"В динамике последовательней и яснее.

Хорошо, думает, сфера. Хорошо, телесные обличья и способности. Можно говорить, двигаться, мыслить. Мыслить навряд ли кажется естественной функцией, он проницателен и наверняка не верит в истинность окружающего и возможностей. Но говорить и двигаться – да. При говорить – тоже сомнение, возможно им ощущается гнёт и сдавленность. Впрочем, и лёгкая непосредственность не должна казаться аксиомой, ведь при пределах невозможна безмерность. Двигаться. Двигаться – самое истинное. Сомневается, безусловно сомневается; воля не кажется ему настолько сильной и всеобъемлющей, чтобы приводить в движение собственное тело. Она приводит, однако, и по сравнению с другими функциями представляется наиболее собственной. Я не недооцениваю его, он прозорлив чудовищно, он может обозревать безмерные дали, но он ограничен. Во всех стремлениях и всплесках я перекрываю его замыслы. Он ищет ходы, ищет условия, порой ему маячит надежда, я не отбираю её. Так цельнее и осмысленней: вера, усилие – необходимы движения, последовательные шаги и означенность. Он делает расчёт, я проявляю его – его и возможность осуществления. Он стремится, дерзок – я обрамляю безудержность. Сожаления возникают, разочарования тоже, но усилие следующее явно и вера ведёт к деятельности. Шарит по плоскости, она гладкая, но встречаются выступы. Порой заострённые и колются, но он силён – он не вытаскивает рук. Больно, и ладони покрываются кровавой влагой. Здесь формы, здесь функции. Попавшая случайно округлость приводит к буре эмоций, рассуждения затопляют, но выводы делаются. Угловатые формы вычленяются из цельности, ощущаются одной лишь гранью, а потому вынуждены достраиваться в уме. Тот хочет правильности и размеренности – он достраивает симметрию, по тем же параметрам. Запредельное видится зеркальным, смазанным, но логичным. Он проклинает свою слепоту, но я нашёптываю ему обратное.

"Ты вовсе не слеп".

"Зрячесть – не главнейшее из условий".

"Контуры распознаются иными методами".

"Чувственность приложена, зрение подвластно".

"Ты способен, потому что я позволяю".

Он облизывает губы, закрывает глаза, пытается расслабиться. Расслабиться, а после сосредоточиться. Действуй, действуй! Я всегда на твоей стороне, постоянно в твоей отмеренности, вечно к твоему движению. За спиной твердь и холод, но ведь ты и не оборачивался ни разу. Не оборачивался, не оборачивался, те попытки я не могу засчитать за нарушение, они происходили при несущественных кондициях и не характеризуют ситуацию в полной мере. В более жёстких декорациях, при суровевшем из дуновений, на самой зыбкой из поверхностей, при острейшем из прояснений ты сдерживался всегда. Ты сжимал зубы, сдавливал пальцами боль, отрешался и не позволял ни единому звуку давать повод к моему торжеству. Тебе казалось иначе, ты думаешь, что сбоев было много, неизмеримо много – я не признаю их за таковые. Я не лукавлю, и если бы мог, то так бы и сказал тебе об этом. Ты призван на векторы, ты совершаешь движения. Не многие удостоишься этого, не многие".

Вадим проснулся, когда было уже темно. Таня сидела в кресле и под светом настольной лампы читала старый номер журнала "Техника – Молодёжи". Чувствовал себя Вадим неважно: болела голова, тошнило. Даже подняться ему удалось не сразу.

– Что, Новый год проспал? – попытался он пошутить, свешивая на пол ноги.

– Нет, – ответила Таня. – До Нового года ещё два часа.

– А сейчас сколько?

– Ну подсчитай. Если до полночи два часа, то сколько сейчас должно быть?

– Десять?

– Угадал.

– Чёрт, долго я стал!

– Весь день.

– Так плохо себя чувствую... Никогда больше не буду пить снотворное.

– Зато выспался.

– На фиг не нужен такой сон.

Тяжело поднявшись, он проковылял в ванную. Довольно долго плескался там. Таня продолжала читать журнал.

– Такое чувство, – сказал Вадим, выйдя, – что меня по затылку монтажкой ударили.

Таня шутку не восприняла.

– Меня не били монтажкой?

– Не знаю.

– Представляешь, мне снилось, что я сплю!

– Страшный сон.

– И не говори. Можно вообще не проснуться. Я где-то слышал про это – когда во сне снится, что спишь, можно впасть в летаргический сон.

– Я бы растолкала тебя.

– А ты что сидишь?

– А что мне делать?

– Что читаешь?

– Статью.

– О чём?

– О том, что Луна – искусственное создание.

– Да?! И об этом прямо так пишут?

– Угу. Причём ещё пятнадцать лет назад.

– Я всегда подозревал это. Она мне давно не нравилась.

– Это лишь гипотеза.

– Я уже верю.

– Что же ты не читаешь журнал, который выписываешь?

– Я не выписываю журналов.

– Я успела заметить. Но раньше выписывал.

– И раньше не выписывал. Эти журналы я нашёл.

– На улице?

– Да. Возле мусорного бака.

– Возле мусорного бака? Да ты чистоплюй!

– Не в мусорном баке, а возле. Там чисто было.

– Притащил и не читал.

– Времени не было.

– Ты есть хочешь?

– Очень.

– Пойдём, покормлю тебя.

Они переместились на кухню.

Таня была накрашена и хорошо одета. В красивый бордовый свитер, который с момента приезда не надевала ни разу, в чёрную мини – юбку и чёрные же чулки.

– Мы ждём кого-то? – спросил её Вадим, принимая тарелку с супом.

– Нет, мы идём в гости.

– К кому?

– К твоему другу, Герману.

– К Герману?!

– Ну да, мы же договаривались.

Вадим был удивлён.

– Нет, мы не идём к Герману.

– Почему?

– Я не собирался к нему идти. Да и ты тоже, по-моему.

– Ну вот, – она отвернулась.

– Ты думаешь, он нас всерьёз приглашал?

– Разве нет?

– Нет конечно. Он же пьяный был!

– Не такой уж и пьяный.

– Достаточно пьяный.

– Значит здесь останемся, тоску разводить... Не знала, что ты такой.

– Какой такой?! При чём тут я вообще? Ты думаешь, он ждёт нас? Он валяется сейчас под столом ни живой ни мёртвый, а жена его тапкой лупит.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Таня обиженно хмурилась.

– Мы не идём к Герману! – сказал Вадим.

– Поняла, поняла. Тогда зачем есть сели? До Нового года подождали бы.

– Ну ты собирай пока. Я так, перехвачу.

Таня еще покуксилась, но через пару минут поднялась собирать стол. Явств оказалось довольно много, и кухонный столик едва вмещал их. Его поставили в зале, у дивана.

– Тут на целую бригаду! – говорила Таня, доставая бутылки. Кроме шампанского, которое хранилось больше месяца, была бутылка вина и шесть бутылок пива.

– Разве это много? – сказал Вадим.

– Мало?

– Мало.

– Больше надо было?

– Больше не надо, этого достаточно. Может, останется даже. Ещё два дня праздничных.

– Ну, у нас хоть две недели. Всё равно никто толком не работает.

– Нет, третьего мы дверь делаем.

– Договорились?

– Всё, железно.

Было несколько салатов. Кроме них, рыба под шубой, просто рыба, что-то мясное, картофельное пюре, красивый и пышный торт, а также апельсины и виноград. Такого стола они ещё не накрывали.

– Вот виноград я люблю, – отрывал Вадим от кисти ягоды.

– Подожди! – остановила его Таня. – За стол сядем, тогда уж.

На горячее шли пельмени. Их сварили все сразу – сто штук.

– Ну что, проводим старый год, – предложила Таня.

Вадим не возражал. Сели за стол.

– Тридцать штук положила тебе. Не хватит, подсыпешь.

– Хватит.

– Разливай.

– С пива начнём?

– Тебе лучше знать.

Вадим открыл бутылку пива, разлил по бокалам.

– За что выпьем? – взяла свой Таня.

– За нас.

– Правильно. Больше не за кого.

Они чокнулись. Сделали по глотку.

По телевизору шёл фильм. Они смотрели его в полглаза, но и разговаривали скупо. Без десяти двенадцать Вадим взялся за шампанское.

– Вот каждый раз, – сказала Таня, – когда наступает Новый год, я почему – то очень волнуюсь. Ты нет?

– Я нет.

– Без буха, без буха! – закрылась Таня руками. – Обольёшь всё.

Вадим открыл бутылку без буха. Разлил шампанское по бокалам.

– А вот почему – не знаю, – продолжила она.

Секундная стрелка отмечала последние мгновения уходящего года.

– Загадала желание? – спросила Таня.

– Нет.

– Почему? Надо загадывать!

– Всё это чушь. А впрочем... сегодня пожалуй загадаю.

– Мне не говори.

– Даже не надейся, – улыбнулся он. – Сама-то загадала?

– Угу.

Стрелки сомкнулись с верхней точкой циферблата. Кремлёвские куранты разнесли по квартире свой гулкий звон. Бокалы с шампанским сдвинулись.

– Я люблю тебя,– шепнул Вадим.

– И я тебя, – шепнула в ответ Таня.

Они поцеловались.

– Мы всё неправильно сделали, – сказала Таня. – Вместо того, чтобы сразу выпить шампанское, стали целоваться.

– Мы сделали всё правильно, – ответил Вадим. – Мне ещё хочется.

– Мне тоже.

– А почему ты села так?

– Как?

– Напротив.

– Чтобы не мешать друг другу.

– А целоваться как?

Они поцеловались ещё. Через стол. Было неудобно.

– Нет, так неудобно, – сказал Вадим.

– Действительно.

– Садись рядом.

Таня села рядом.

– Во, другое дело!

Снова сблизили губы.

Пронзительный звонок в дверь заставил их вздрогнуть.

– Господи! – выдохнула Таня.

Вадим подошёл к двери.

– Кто там? – крикнул.

– Свои! – донеслось с другой стороны. – Открывайте!

Вадим с Татьяной обменялись беспокойными взглядами. Звонок повторился.

Вадим открыл дверь.

– А вот и мы! – раздался пьяненький женский голос.

– А вот и мы! – вторил ему не менее пьяный голос мужской.

Вадим побледнел. Дыхание его участилось, а глаза заблестели болезненными огоньками. Таня же, напротив, обрадовалась незваным гостям.

– А-а-а! – встала она. – Это вы! Проходите, проходите! Не стесняйтесь.

– Что, не ждал родителей?! – прорычал Вадиму отец.

– Не ждал, не ждал! – растянув улыбку во всю ширь своего большого рта, грозила ему пальчиком мама. – Что стоишь, как истукан? Не поцелуешь мать?!

Вадим не шевелился. Она приблизилась к нему, встала на цыпочки и чмокнула в побелевшую щёку. Отец тоже полез целоваться.

Потом они целовались с Татьяной.

– Вот она какая! – говорила мать. – А, отец, видишь?

– Вижу, вижу, – кивал папа. – Хороша! Только мы встречались ведь уже.

– Ну, что это за встреча, на улице! В одежде, в шапке – и не рассмотришь толком.

– Да, без одежды она куда лучше! – согласился отец.

– И фигура, и внешность! – продолжала осматривать Таню мама. – Вот она какая красавица! – похлопала она её по попе.

Татьяна застенчиво улыбалась.

– А я! – заметив движение жены, подал голос отец.

– Пошёл вон, алкоголик! – повернулась к нему мать. – Девочек ещё щупать будешь!

– Вы раздевайтесь, проходите! – сказала Таня. – Пожалуйста к столу.

Родители стали раздеваться.

– Вадя!– попросила мама. – Помоги мне с шубой.

– Да сниму я с тебя шубу! – прорычал отец.

– Не надо! – сверкнула очами мать. – Я хочу, чтобы Вадя.

Вадим помог матери снять шубу. Повесил её на вешалку.

– Вот умница! – шепнула она, проходя в зал.

– Пожалуйста, пожалуйста, – говорила Таня. – На диван.

– А сами?

– Сейчас я с кухни принесу!

Она упорхнула на кухню. Родители уселись на диван.

– Держи! – протянула Таня табуретку Вадиму. Тот молча принял её.

– Что с тобой? – заглянула она ему в глаза.

Вадим лишь кивнул. Всё нормально, мол, всё нормально.

Они сели за стол.

– Ну, блин, сели вы! – замахал на них отец. – Телевизор ни фига не видно.

– Да брось ты с телевизором, – осадила его жена. – Какой сейчас телевизор, к сыну пришёл!

Вадим с Таней всё же пересели.

– Ну что же, – осмотрелась мать, – хороший у вас стол. Только горячительного мало.

– Да мы не очень увлекаемся, – сказала Таня. – Так просто поставили.

– А что тут такого?! – развела руками мама. – Увлекаться этим можно.

– И даже нужно! – поддержал её отец.

– Во! – кивнула она на него. – Специалист говорит. Ну-ка, доставай наши угощения!

– Сейчас, сейчас! – победоносно осмотрел всех папа. – Сейчас.

Из сумки, что держал между ног, он стал извлекать бутылки и банки. И того и другого было немало.

– Ой, да что вы! – замахала руками Таня. – Куда всё это?!

– Не спорь, – сказала ей мать. – Сегодня можно расслабиться.

– Сегодня нужно расслабиться! – рыкнул папа.

– Ах ты, специалист мой! – нагнулась к нему мать. – Специалист, мать твою!..

– Не ругайся!

– Кто ругается?

Таня деликатно посмеивалась на их забавы. Вадим молчал.

– Ты смотри, сынок какой у нас! – продолжала мама. – Женился, а родителям ни гу-гу. А, сынок?! Почему ни гу-гу?

– Забыл родителей, забыл! – качал головой отец.

Вадим оторвал глаза от пола, метнул в них короткий и яростный взгляд и снова опустил.

– А я с вами ещё не знакома, – сказала Таня. – Даже не знаю, как к вам обращаться.

– Меня зовут Людмила Андреевна, – очаровательно улыбнулась мама.

– Меня Таня, – сказала Таня.

– Твоё имя нам уже известно.

– Да, правильно.

– А меня... – подал голос отец.

– А этого похабника, – прервала его мать, – Вячеслав Андреевич. Он тоже Андреевич, но это не значит, что у нас один и тот же папа.

– А было бы здорово! – прорычал отец.

– Ну конечно, здорово! – передразнила она его – Ещё не хватало, чтобы ты моим братом был.

Вячеслав Андреевич зашёлся в сиплом и отрывистом смехе. Людмила Андреевна тоже смеялась, глядя на него.

– Ну что! – воскликнула она, обводя всех торжествующим взглядом. – Пить будем?!

– Будем пить! – закричал отец.

– Гулять будем! – кричала мать.

– Будем гулять!

– Работать не будем!

– Не будем работать!

– Наливай, Татьяна!

– Так они не открыты, – сказала Татьяна.

– Не открыты?

– Э-эх, ё-моё! – издал вздох праведного возмущения Вячеслав Андреевич. – Давайте сюда, деятели!

Схватив бутылку водки, он принялся её яростно насиловать. Засунул горлышко в рот, а через секунду выплюнул пробку на пол.

– Нечего, что он на пол? – кротко взглянула на Таню Людмила Андреевна.

– Нечего, – махнула та рукой. – Уберём потом.

– Разливай, отец! – стукнула мужа по плечу ободрённая мама.

Вячеслав Андреевич скучил стаканы на своём крае стола и стал разливать.

– Ой, рюмки наверно достать надо, – поднялась с табуретки Таня.

– Не надо! – взмахом руки посадил её отец. – Мы с матерью из стаканов привыкли.

– Ну что, дрогнем? – схватилась за свой мама.

– Дрогнем, – отозвалась Таня.

– Вадим, держи! – протягивал отец и ему.

Вадим стакан не взял.

– Да блин, не пьёшь что ли? – удивлённо смотрела на него мама.

– Вадим, одну рюмку можно, – науськивала с другой половины стола Татьяна.

Вадим лишь отрицательно мотал головой.

– Ну и хуй с ним! – махнул на него отец.

– Как хочешь, – показала язык мама. – Нам больше достанется.

– Ну не хочет, зачем уговаривать? – жалеючи поглядывала Таня.

– Никто и не будет! – воскликнула Людмила.

– Больно надо! – вторил Вячеслав, – Мы вон с Танюськой ещё пропустим. А, Танюська!

– Ну давайте... – улыбалась Таня.

– Бля! – повернулся отец к жене. – А она оказывается вот такая деваха!

– Да! Да! – кивала мать. – Хорошая девушка.

– Заебись девка!

– Перестань, паскудник!

– А что такого? Если она охуеть до чего хорошая, что же я, молчать должен?

– Можно и поприличней выражения подбирать.

– Ой, ты больно выражения подбираешь!

– Я же не при людях их употребляю.

– Да и при людях тоже... Кто здесь вообще кого стесняется, а?! Это же наши дети! Дети, бля, наши! Наша с тобой семья! Твоя и моя!

– За детей! – подхватила призыв Людмила.

Все, кроме Вадима, взяли в руки стаканы.

– Так, Вадим, отдыхает, – продолжала мама. – Мы втроём, три-четыре!

Выпили.

– Закусить, закусить! – командовала мама.

Потянулись к закускам.

– Закусить – самое главное! С хорошей закуской литры можно выпить.

– Это точно, – кивал Вячеслав.

– Соси срочно! – гаркнула Людмила и, повернувшись к Тане, зычно засмеялась. Таня тоже не могла сдержать смех.

– Э-э, а меня ещё паскудником называет!

– Да потому что ты паскудник и есть!

– С чего это?

– А вспомни-ка, что на днях от меня требовал.

– Что требовал?

– Ну вспомни, вспомни.

– Не помню.

– Ну тогда-то ты, у Веремеевых, приставать ко мне начал.

– А-а, это!..

– Что, вспомнил?

– Я требовал своих законных прав!

– Ни хрена себе права!

– Это мои законные супружеские права!

– А хуй тебе вместо прав!

– Во! – бегал глазами от Татьяна к Вадиму отец. – И я похабник ещё!

– Похабник и есть!.. Танюш! – нагнулась к Тане Людмила Андреевна. – А ты у Вадима в рот берёшь?

Татьяна смутилась.

– Только честно! – прорычал Вячеслав.

– Ну да! – ответила она кротко.

– Во! Во! – завопил отец. – Слышала!

– Ну так это ж Вадим, а не ты, долбоёб этакий! У него бы и я взяла.

– Просто Танюша понимает мужскую сущность, – рычал отец. – А ты ни хуя не понимаешь!

– Ты больно много понимаешь! Маразматик хренов.

– Не берёт у меня!... – обводил всех взглядом Вячеслав.

– И не возьму! – отвечала Людмила.

– Ну и хуй с тобой!

– Вот у Веремеева возьму, а у тебя не возьму.

– Да бери у кого хочешь!

– Я, кстати, видела у него.

– Эка невидаль!

– Он на лестнице пьяный ссал. Какой у него хуина!

– Да ну, скажешь тоже. Хуй как хуй.

– Ну, побольше твоего!

– Дело не в размерах.

– У него и симпатичнее.

– Эх, бля, дура! – качал головой Вячеслав Андреевич. – Так бы и убил тебя!

– Это я тебя убью скоро. Доведёшь меня как – нибудь, и убью.

– Мне жизнь свою не жалко.

– Да, никчемная у тебя жизнь!

– Обыкновенная жизнь.

– Гнусная жизнь! Связалась с тобой только...

– Связалась, значить терпи! – провозгласил отец. – Ну что, ещё по одной?

После нескольких опрокидований веселье развивалось ещё более непринуждённо.

– Ах, какая песня! – вскочила с места Людмила Андреевна. – Я не могу её слушать сидя!

Она закружилась в ломанном и диком вальсе.

– Таня! – позвала сноху. – Пойдём танцевать!

Таня присоединилась к ней. Они обвили друг друга руками и стали отсчитывать круги по квартире.

– Ах ты моя невестушка! – целовала её в губы Людмила. – Ах ты моё золотце!

Таня не сопротивлялась поцелуям.

– А давай взасос! – крикнула Людмила.

– Давайте, – ответила Таня.

– На ты, на ты меня называй!

– Давай!

Они сблизили губы и засосались. Людмила трогала Таню за грудь.

– Мы два гомика на Бродвее, – сказала мама томно, разнявшись. Засмеялась тут же. Татьяна тоже смеялась.

– А давай посмотрим на тебя без этого?! – дотронулась мама до свитера.

– Посмотрим, посмотрим! – закивал Вячеслав.

– Заткнись, ублюдок! – осадила его Людмила. – А? – повернулась снова к Тане. – Мне так хочется посмотреть на тебя.

– Но... – косилась Таня на Вадима.

– Хорошо, я первая начну.

Она отстранилась от Татьяны и стала раздеваться.

– Просим, просим! – захлопал в ладони Вячеслав

Голая Людмила Андреевна трясла обвислыми грудями.

– Танцевать! – орала она. – Всем танцевать!

– Подхватив Таню, Людмила закружилась с ней по комнате.

– Класс, да! – кивал Вячеслав Андреевич Вадиму.

Тот продолжал смотреть в пол.

– Раздевайся, Таня, раздевайся! – кричала Людмила. – Это так здорово!

Татьяна стягивала с себя юбку.

– На столе! – завизжала Людмила. – На столе хочу танцевать! Подсади-ка меня!

Вячеслав, ухватив жену за бока, помог ей залезть на стол. Опрокинув несколько бокалов и наступив ногой в салат, Людмила задвигала бёдрами.

– Танюша, сюда давай! – орала она.

Татьяна снимала свитер.

– Давай, давай! Живей!

Она наступила на край стола и тот перевернулся. Бутылки, тарелки, стаканы – всё полетело вниз. Попытавшись соскочить с падающего стола, Людмила грохнулась об пол. Шум стоял неимоверный.

Лёжа в груде разбитой посуды, она ржала во всё горло. Вадим вскочил с табурета, нагнулся к матери и, схватив её за волосы, процедил сквозь зубы:

– Чтобы через мгновение вас здесь не было! Ясно?!