1. Признания

Давненько я ничего не писал. Писать «просто так» я не умею. Да и читать тоже. Для меня существует лишь то, что «написано кровью», той магической и живой жидкостью, которая связывает воедино тело, душу и дух, и которая, просочившись сквозь вены, только и может пробовать стать Текстом с большой буквы. Такой текст предъявляет генеалогию, обосновывает права и недвусмысленно отвечает на главные вопросы: почему и зачем его автор здесь, кто он, за что он тут борется, что он тут делает по самому большому счету?

Другими же, полукровками, столько всего понаписано, что просто диву даешься, озирая бескрайние просторы перламутровых текстов. В этом динамично-многоголосом хоре идеализма, оглушающим теперь собой всё русское духовное поле, не легко услышать скрываемую им тишину и молчание. И всё же услышать их можно. Пресыщение текстами Прошлого и Настоящего как одной большой энциклопедией коллективного сознательного, дописывание статей в которую стало беспросветной рутиной ума, витийствующего в языке, эта чисто западная, интеллектуальная, энциклопедическая усталость от известного, от ставшего бессмысленным=беззвучным хлама человеческих умо-заключений, неожиданно дарит этот новый слух, настоятельно требует внутреннего отдыха, умственной пустоты, восточного умиротворения…

Эх, Будда и прочие адепты Востока, не тут-то было! Для нас ваши усталые вздохи и молчания – лишь временное отдохновение, лишь передышка для того, чтобы однажды с новыми силами, всерьез или с юмором предпринять очередной поход-размышление в поисках всё время ускользающей, стремительно меняющейся Истины.

Смешно? Ещё бы! И поиск этот бесконечный, и сами эти неисчислимые и преходящие истины, и та заветная Истина, и даже то, что она сама наверняка есть лишь обман или смех. Да, мы знаем уже и это: Обман бывает обманчив, а Смех бывает смешон! Кто еще не обманывался обманом и не слышал смешного смеха?

Но разве можно смеяться над смешным смехом? И разве можно продолжать обманываться после постижения того, что любая Истина сама по себе есть обман? Эти вопросы, как и любые другие, имеют разные ответы для людей разных пород, и я написал здесь об Истине и Смехе лишь для того, чтобы поделиться с вами, мои дорогие читатели, своими ощущениями: смеяться ничуть не плодотворнее, нежели размышлять с серьезным видом над серьезными проблемами. Но если не делать ни того и ни другого, то что же тогда плодотворно?

Давайте послушаем на это счет нашего русского и весьма самобытного философа – Виктора Пелевина, представившего нам свой up-grade по основным вопросам жизни и философии в виде очередного романа «Священная Книга Оборотня».

В своем предыдущем опусе «Ницше «у» Пелевина» я пытался продемонстрировать, каким образом роман Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота», а также и все его творчество, является классическим примером нескрываемого влияния «идей Фридриха Ницше», а также злорадной издевкой над ними. Однако тема «Ницше «у» Пелевина» продолжила своё звучание в новом поп-джазовом ключе – «у-у-у» Пелевина, и эта весёлая музыка, эта весёлая наука, вновь достигнув моих ушей, родила во мне симпатическое желание, – … тоже продолжить.

Отдавая должное искренности и открытости Виктора, стоит начать моё продолжение с тех удивительных признаний, которыми и в этот раз предваряется текст моего визави:

«Этот текст не заслуживает, конечно, серьезного литературоведческого или критического анализа. Тем не менее отметим, что в нем просматривается настолько густая сеть заимствований, подражаний, перепевов и аллюзий (не говоря уже о дурном языке и редкостном инфантилизме автора), что вопроса о его аутентичности или подлинности перед серьезным специалистом по литературе не стоит, и интересен он исключительно как симптом глубокого духовного упадка, переживаемого нашим обществом. А псевдо-восточная поп-метафизика, шапочным знакомством с которой автору не терпится похвалиться перед такими же унылыми неудачниками, способна вызвать у серьезных и состоявшихся в жизни людей разве что сострадательную улыбку».

Хотите сравнить эти признания с преамбулой романа «Чапаев и Пустота»? Это интересно:

«История, рассказываемая автором, интересна как психологический дневник, обладающий рядом несомненных художественных достоинств, и ни в коей мере не претендует на что-то большее, хотя порой автор и берется обсуждать предметы, которые, на наш взгляд, не нуждаются ни в каких обсуждениях. Некоторая судорожность повествования объясняется тем, что целью написания этого текста было не создание «литературного произведения», а фиксация механических циклов сознания с целью окончательного излечения от так называемой внутренней жизни. Кроме того, в двух или трех местах автор пытается скорее непосредственно указать на ум читателя, чем заставить его увидеть очередной слепленный из слов фантом; к сожалению, эта задача слишком проста, чтобы такие попытки могли увенчаться успехом. Специалисты по литературе, вероятно, увидят в нашем повествовании всего лишь очередной продукт модного в последние годы критического солипсизма, но подлинная ценность этого документа заключается в том, что он является первой в мировой культуре попыткой отразить художественными средствами древний монгольский миф о Вечном Невозвращении».

Я попробую подавить в себе ту самую, сострадательную улыбку, действительно спонтанно появляющуюся на моем лице при чтении всех этих строк, почти серьезно приму к сведению честное признание Виктором своей никчемной подражательности, а затем произведу поистине полу-серьезный анализ его последнего текста.

Зачем? В этот раз я хочу не просто снова ответить на злорадный вызов, становящийся в своей настойчивости забавной литературной находкой Виктора Пелевина. Я хочу показать, насколько серьезно он продвинулся с тех пор, а затем, ни много ни мало, поймать и предвосхитить следующий его текст или... причину его отсутствия.

2. О сути Оборотня.

Для начала я вывешу железобетонный литературоведческий тезис постмодернизма:

ПИСАТЬ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО ПРО СЕБЯ.

Пусть этот транспарант развевается подобно рекламной перетяжке на всем пути нашей прогулки по внутреннему миру Виктора Пелевина. Все герои, события и антураж его романа есть ни что иное, как продукция его воображения, его амбиций, его исповеди. Они суть отражение его карты мира, карты его души, его личный, текущий расклад И Цзин.

Я предельно кратко напомню/перескажу читателю сюжет этого романа, и лишь затем углублюсь в его контекст, ибо за одно единственное прочтение любого текста охватить умом переплетение его долготканной сюжетно-философской тематики никак не представляется возможным. Тут, знаете ли, требуется помощь специалистаJ. Эта помощь нужна не только читателю, но и писателю тоже, поскольку хорошо известно, что самоанализ невозможен, – нужен другой человек, и желательно профи.

Действующие лица пьесы (далее курсив мой – Д.Ф.):

Мир – не то реальная, не то кажущаяся субстанция; он же – сцена (сцены), на которой происходит действие; он же – Радужный поток;

Оборотни: Лиса А Хули, Волк Александр и другие. Это особые существа, имеющие хвост и особые способности, включая супрафизическую трансформацию и умение внушать себе или другим иную реальность, иной образ Мира;

Сверхоборотень – высшее достижение для Оборотня, при котором последний сливается с Миром как Радужным потоком;

Бесхвостые обезьяны – обычные люди, не имеющие хвоста, человеки.

Рассказ ведется от первого лица Лисы А Хули, основного alter ego автора романа. Эта человек-лиса, способная внушать при помощи своего хвоста любой бесхвостой обезьяне любую реальность, по жизни предпочитает образ/поприще проститутки, создавая у своих клиентов незабываемые сексуальные наваждения/галлюцинации. Судьба сводит её с другим оборотнем, Волком-Александром, пребывающем в теле офицера органов госбезопасности России, который способен превращаться в волка при сильном сексуальном возбуждении или при собственной охоте, сопровождаемой обычно воем на луну. Между этими оборотнями в результате мощнейшего сексуально-философского взаимодействия возникает Любовь, которая в своей кульминации приводит к тому, что они оба, каждый по-своему, становятся неким подобием Сверхоборотня. При этом Лиса становится им, постигая высшую Истину оборотня, а Волк становится Чёрным Псом, способным радикально прекращать любые сущности.

Я назвал Лису А Хули alter ego автора романа, Виктора Пелевина, исключительно потому, что он не оставил мне, как читателю, никакой возможности думать иначе. Оборотень-Лиса – это такое продвинутое существо, которое способно осуществлять внушение своим «клиентам» на любую (т.е. не только на сексуальную) тему. То, что за этим символизмом пелевинской иронии прячется тандем Писатель-Читатель говорит лучше всего само название романа: «Священная книга оборотня». Оно означает не только то, что эта книга написана преимущественно для понимания оборотней, но и то, что она написана оборотнем, если не сказать преждевременно большего.

Лисы с помощью своего хвоста внушают людям придуманный ими другой мир, трансформируют восприятие, дурачат и играются одновременно, и отнюдь не бескорыстно. Так же и Писатели с помощью своего таланта создают у своих читателей некое наваждение своим текстом, погружая их на время чтения в свой мир как во временный транс. Подобное понимание литературы и романа, как его самой развитой формы, известно уже давно, как минимум со времен Ортеги-и-Гассета.

А Хули? Типа: Слабо? Пелевин – писатель и потому всегда «сам себе режиссер». Давайте внимательно послушаем этого режиссера о тайнах его ремесла:

«Хвост (талант – Д.Ф.) – орган, с помощью которого мы создаем наваждения. Как мы это делаем? С помощью хвоста. И больше тут ничего не скажешь. Разве человек, если он не ученый, может объяснить, как он видит? Или слышит? Или думает? Видит глазами, слышит ушами, а думает головой, вот и всё. Так и мы – наводим морок хвостом. А объяснить механику происходящего в научных терминах я не берусь»;

«Что касается наваждений, то они могут быть разной природы. Здесь всё зависит от личных качеств Лисы, её воображения, духовной силы и особенностей характера. Большую роль играет то, сколько человек должны увидеть наваждение одновременно»;

«Одно и то же внушение, одновременно производимое тремя Лисами, будет по силе почти в тридцать раз сильнее наваждения, которая создаст каждая из них в одиночестве. Это достигается с помощью тайных методик и практик – сначала лисы учатся вместе представлять себе предмет, который они перед этим видели, потом предмет, который они не видели, потом заставляют других воспринимать предметы, которых не существует и так далее. Сложная техника, и обучение ей занимает несколько столетий. Но если владеющих ею лис соберется десять или двадцать… понятно, на что они способны. И Лисы до сих пор не правят этим миром только потому, что они не так глупы, чтобы брать на себя эту ношу и очень эгоистичны, и не в состоянии на долгий срок договориться друг с другом о чем-нибудь»;

«Лисы, как женщины, способны дурачить только других, но не себя, и живут за счет чувств, которые вызывают. Но женщины руководствуются инстинктом, а Лиса разумом, и там, где женщина движется в потемках и на ощупь, Лиса гордо идет вперед при ясном свете дня.» А Хули: «Я с глубоким уважением отношусь к людям! Если мне и приходится иногда подрывать их жизненную силу, это лишь потому, что такой создала меня природа. Иначе мне не удалось бы добыть себе пропитание».

Всё это весьма убедительно. Несколько столетий письменности и писательства действительно выработали свои «тайные» техники зомбирования коллективного (а по заказу и индивидуального) сознания. Если писателей, а тем паче их подмастерьев, журналистов, становится много – внушение и сила их иллюзий становится поистине тотальной.

Впрочем, по собственному признанию Виктора, Оборотни-Лисы не так уж всесильны:

«…Наваждение, сила которого недостаточна, чтобы полностью подчинить чужое сознание, выдает нас с головой. Когда человек внезапно выходит из гипнотического контроля (соскакивает с хвоста, как мы говорим), с ним случается припадок с непредсказуемыми последствиями. Чаще всего он пытается убить Лису, которая в этот момент совсем беззащитна».

В этом месте мне нужно принести запоздалые извинения нашему уважаемому автору за моё наглое вторжение в «святая святых» его профессиональных тайн, а также за преднамеренное использование мной его беззащитности. В своё оправдание спешу сообщить, что я и сам не чужд сущности Оборотня и потому кровно заинтересован в развитии, а не деградации этой популяции особых существ. Стоит также признать, что сама метафора Писателя как Оборотня-Лисы фантастически блестяща! Лучшего псевдонима всеобъемлющему понятию «Писатель» трудно сыскать в русском языке.

«Лиса, как и Женщина – естественная либералка, демократ, примерно как душа – природная христианка. Если она слышит какое-либо суждение – она обязательно его выскажет от своего первого лица. А как быть? Своих мнений по основным вопросам у нас нет, а говорить надо».

Замечу, что это своё постмодернистское качество/умение Лиса неоднократно демонстрирует читателям на всём протяжении романа, повторяя через некоторое время чужие и интересные высказывания уже как свои собственные.

«Если Лисам говорят что-то запоминающееся, они почти всегда повторяют это в разговоре с другими. Их ум – это симулятор, теннисная ракетка, отбивающая мячик разговора на любую тему. Взятые напрокат чужие суждения отражаются ими под другим углом, подкручиваются, пускаются свечой. И такая симуляция всегда выходит лучше оригинала, – она качественно поднимает любой трудный мяч»;

«Стараешься изо всех сил объяснить другому истину, и вдруг понимаешь её сам. Это для лис скорее правило, чем исключение. Чтобы понять что-то, мы, лисы, должны кому-то это объяснить. Это связано с особенностями нашего разума, который по своему назначению есть симулятор человеческих личностей, способный к мимикрии в любой культуре. Наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться. Когда мы что-то объясняем другим, мы притворяемся, что сами всё уже поняли. А поскольку существа мы умные, обычно приходится понять это на самом деле, как ни уворачивайся. Когда я притворяюсь у меня всё всегда получается натурально. Поэтому я притворяюсь всегда – так выходит гораздо правдоподобнее, чем если я вдруг начну вести себя искренне. Ведь что значит вести себя искренне? Это значит непосредственно выражать в поведении свою сущность.. А если моя сущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлинной искренности для меня лежит через притворство»;

«Лучшая мимикрия – когда становишься похож на других не только лицом, но и ходом мыслей».

Итак, сделаем первые важные выводы. Оборотни-Лисы, они же всякого рода Писатели, – это особые существа, чья сущность заключается в притворстве, способности к тотальному перевоплощению и мимикрии, позволяющей им создавать для других (но не для себя!) любой мир, любую реальность, в которой они потом правят бал. Одним словом: гипноз, транс. При этом создаваемая ими симуляция/симулякр всегда лучше оригинала.

Утверждение о том, что симулякр может быть оригинальнее оригинала, поистине оригинально, не правда ли? Это соответствует нашему интуитивному знанию о том, что Оборотень в человеческом обличье всегда превосходит натурального человека (т.е. того, на кого лишь походит), и что любой литературный текст есть ни что иное, как приукрашенные автором его собственные представления о себе и мире (самовосхваление).

Однако что же это за превосходство? Что значит это «лучше»? Только ли это бессознательное самовосхваление, производимое всяким словом и речью?

Для правильного понимания сущности Оборотня-Лисы нужно добавить к уже сказанному его онтологическую сущность, его происхождение, то есть те обстоятельства и условия, при которых он появляется:

«Считается, что иногда родившийся в мире демонов ум пугается его жестокости и уходит жить на его окраину, туда, где демоническая реальность соприкасается с миром людей и животных. Такое существо не относится ни к одному из миров, поскольку перемещается между всеми тремя – миром людей, животных и демонов».

Перед нами – тайный механизм метаморфозы, приводящий к появлению Оборотней-Лис, Писателей, а может и вообще графоманов как таковых. Этот механизм заключается в присущем им особом психическом свойстве – ослабленного/испуганного демонизма, или, другими словами, амбициозной слабости, более известной под ницшеанским термином «рессентимент». Здесь можно еще раз вспомнить резюме, которое я сформулировал словами Ницше относительно Виктора Пелевина в конце первой части этого опуса. Так что знакомьтесь еще раз, – Лиса А Хули, любовный автопортрет Виктора Пелевина.

«Интеллект, как средство для сохранения индивида, развивает свои главные силы в притворстве; ибо благодаря ему сохраняются более слабые и хилые особи, которые не могут отстаивать себя в борьбе за существование с помощью рогов или зубов. У человека это искусство притворяться достигает своей вершины: здесь обман, лесть, ложь, тайное злословие, поза, жизнь, полная заемного блеска, привычка маскироваться, условность, разыгрывание комедий перед другими и перед собой, – короче, постоянное порхание вокруг единого пламени тщеславия» (Ницше).

Будем же отныне бдительны, и не позволим себя по-настоящему усыпить нашему профессиональному мистификатору. Смотрите внимательно: Виктор Пелевин в образе Лисы А Хули достает свой лисий хвост, распушает его во всей своей красе, погружая нас в выдуманные специально для нас грёзы! Добро пожаловать, друзья, в постмодернистский, виртуальный мир популярного автора! Давайте же сыграем с ним по его правилам, – притворимся, что мы подпали по действие его очаровательного хвоста, что мы усыплены и зачарованы им, а сами внимательно рассмотрим предлагаемое нашему вниманию сно-видение. Да-да, не станем, подобно «ограниченным и пошлым неудачникам кривить лицо в гримасу хмурого недоверия», изобразим лучше «нечто похожее на удивленную радость», чтобы сойти за своих, т.е. за «людей, у которых есть потенциал для внутреннего роста».

3. Снова Ницше.

Подобно своему «шапочному» знакомству с «псевдо-восточной поп-метафизикой», цитаты из которой разбросаны по тексту тут и там, Пелевин продолжает являть специалистам своё «шапочное» знакомство со многими другими учениями.

Ради примера, не относящегося к Ницше, я приведу одно не-восточное учение – Карлоса Кастанеды (на влиянии Ницше на Кастанеду я останавливаться не стану J). У Пелевина можно найти множество прямых перепевов из этой великолепной и талантливой в своем роде выдумки американского духовного мистификатора, фантаста и Оборотня-Лисы – Карлоса Кастанеды.

Достаточно начать с того, что учение дона Хуана одно из немногих допускает всерьёз и на практике такую человеческую трансформацию как супрафизический сдвиг, или, говоря проще, превращение человека в животное и обратно.

Волк-Александр: «Я в юности Кастанедой увлекался. А потом прочел у него в одной из книг, что осознание является пищей Орла. Орёл – это какое-то мрачное подобие Бога, так я понял. Я вообще-то не трус. Но от этого мне страшно стало… В общем, пришел к православию».

На это Лиса весьма справедливо и с усмешкой замечает Александру:

«Это не осознание является пищей Орла, а Орёл является пищей для осознания. И маги древнего Юкатана тоже, вместе со всем своим бизнесом – семинарами, workshop`ами, видеокассетами и пожилыми мужественными нагвалями. Да, попал ты, бедолага. Двигай теперь точку сборки в позицию стяжания Святаго Духа».

В то же время сама эта смеющаяся Лиса вполне сносно и успешно применяет практические советы Кастанеды в своей жизни, ведь «если Лиса слышит какое-либо суждение – она обязательно его выскажет от своего первого лица»:

«Я помню, как начался тот день. Проснувшись, я долго лежала на спине, поднимаясь из глубин очень хорошего сна, которого никак не могла вспомнить. Я знала, что в таких случаях надо лежать не шевелясь и не открывая глаз, в той самой позе, в которой просыпаешься, и тогда сон может всплыть в памяти. Так и случилось – прошло около минуты, и я вспомнила».

Для тех, кто не в курсе: поверьте мне на слово, это прямая цитата из Кастанеды, дух которого сквозит во многих высказываниях Оборотней. Всюду легко узнаются дон-хуановские установки: контролируемая глупость, сталкинг, неделание и т.д. Однако ярче всего прямые соответствия с Кастанедой проявляются между практикой «хвост пустоты» и кастанедовской «остановкой мира», а также результатом этих упражнений, «напоминавшим сон, который контрабандой удалось пронести в бодрствование». Читая подобные литературные выкрутасы, хочется задать вопрос: а как вообще относиться к тем текстам Карлоса Кастанеды, которые вышли в России под редакцией Виктора Пелевина (это не моя шутка, а достоверный издательский факт)?

А вот рассуждения Лисы еще об одной доктрине – психоанализе:

«Доктор Фрейд не только сам сидел на кокаине, он его пациентам прописывал. А потом делал свои обобщения. Кокаин – это серьезный сексуальный возбудитель. Поэтому всё, что Фрейд напридумывал, все эти эдипы, сфинксы и сфинкторы, – относится исключительно к душевному измерению пациента, мозги которого спеклись от кокаина в яичницу-глазунью. В таком состоянии у человека действительно остается одна проблема – что сделать раньше, трахнуть маму или грохнуть папу. Понятное дело, пока кокаин не кончится. Пока у тебя доза меньше трех граммов, ты можешь не бояться ни эдипова комплекса, ни всего остального, что он наоткрывал. Основывать анализ своего поведения на теориях Фрейда – примерно как опираться на пейотные трипы Карлоса Кастанеды. В Кастанеде хоть сердце есть, поэзия. А у этого Фрейда только пенсне, две дорожки на буфете и дрожь в сфинкторе. Буржуазия любит его именно за мерзость. За способность свести всё на свете к заднице».

Очень трудно понять эту Лису, ведь она нисколько не боится размышлять с серьезным видом над серьезными вещами, безостановочно противоречить самой себе и… смеяться над собственным смехом. Всё становится проще, если правильно схватить её суть – в своём притворстве она ускользает не от окружающего мира и не от подобных мне специалистов, но от самой себя. Вот как выглядит её пьеса: «Любая драма есть система, состоящая из частей непостижимого целого, которое надевает маски и играет в прятки само с собой».

В этом ускользании от самого себя Пелевин продолжает скурпулёзно проходиться/устранять все существующие доктрины путем их высмеивания. Посмотрите, как он делает это здесь с Кастанедой и Буддой в одном флаконе: «Как говорит нагваль Ринпоче, встретишь Будду – убивать не надо, но не дай себя развести». Но может на самом деле Пелевин не высмеивает ничего, кроме своих собственных прошлых увлечений, запылившихся сокровищ своего сердца, и делает это не потому, что разочаровался в них, а потому, что именно так, таким парадоксальным образом он удерживает живой свою любовь к ним, свою благодарность им, свой диалог с ними? Может, именно так он не позволяет себе впасть к ним в зависимость, желая остаться «свободным» и от них? Как и для чего предпринимается эта отчаянная попытка ускользнуть от любых оснований?

С этим вопросами вернемся теперь к Ницше «у-у-у» Пелевина. Самая удивительная и ницшеанская черта Виктора Пелевина – интеллектуальная честность, которая отражает сугубо реалистическое отношение к жизни. Я нахожу и иные знаки глубокой тайной преданности, знаки сверх-пристального внимания, говорящие о значительности фигуры Ницше для мировоззрения Лисы. Сама подобная внутренняя философская позиция, которая последовательно и скурпулезно разбивает вдребезги любого рода Философию/Учение/Доктрину как порождение человеческого идеализма, впервые была применена именно Ницше. Его знаменитое «философствование молотом» есть ничто иное, как разрушение и высмеивание притязаний человеческих философий в поисках Истины. Постоянная смена философских и психологических масок, легкий философский флирт со всем серьезным как забава для души, приятное, полу-пророческое состояние духа, как новый исследовательский и познавательный прием, также принадлежат Ницше. Пелевин вслед за Ницше как бы пытается донести до человека эти еще странно и непонятно звучащие слова: «Во многой мудрости много радости, и тот, кто умножает познание, умножает и смех».

Однако и сам Ницше продолжает маячить среди прочих высмеиваемых Пелевиным. Почему? Разве он не разделался с ним раньше? Видимо, нет. Не дает Ницше Оборотням-Лисам покоя. Как вы, например, думаете, мой глубокоуважаемый читатель, есть ли такая книга: «О чем не говорил Конфуций», которую Пелевин как бы случайно упоминает в своем романе? Правильно, нет такой книги. Есть совсем другая книга, которая принадлежит Ницше, и которая в своей величественной реальности продолжает вызывать бессильную злобу и смех тех, кто не в состоянии дотянуться до практического значения её интуиций.

В этот раз я лишь вкраце пройдусь по текстовым воплощениям ницшеанских идей «у-у-у» Пелевина («у-у-у» – нечто среднее между воем и зевком, лучше всего, на мой взгляд, отражает реальное отношение Пелевина к Ницше):

О взвешивании мира.

Пелевин:

«Атомная бомба, одеколон Гуччи, презерватив с ребристой насечкой, новости СNN, полеты на Марс – все эти пёстрые чудеса даже не коснулись тех весов, на которых взвешивается суть мира».

Эти весы «принадлежат» Ницше. Вот эта оригинальная «сцена с весами» из его книги «Так говорил Заратустра»:

«О, слишком рано утренняя заря подошла ко мне: пылающая, она разбудила меня, ревнивая! Она всегда ревнует меня к моему утреннему, знойному сну.

Измеримым для того, у кого есть время, весомым для хорошего весовщика, достижимым для сильных крыльев, возможным для разгадки теми, кто щёлкает божественные орехи, – таким нашёл мой сон этот мир.

Не внушила ли ему это тайно моя мудрость, смеющаяся, бодрствующая мудрость дня, которая насмехается над всеми “бесконечными мирами”?

Как уверенно смотрел мой сон на этот конечный мир, без жажды нового, без жажды старого, без страха, без мольбы:

- как будто наливное яблоко просилось в мою руку, спелое золотое яблоко с холодной, мягкой, бархатистой кожицей, – таким представлялся мне мир;

- как будто дерево кивало мне, с широкими ветвями, крепкое волею, согнутое для опоры и как алтарь для усталого путника, – таким стоял мир на моей высокой скале;

- как будто красивые руки несли навстречу мне ларец – ларец, открытый для восторга стыдливых, почтительных глаз, – таким нёсся сегодня навстречу мне мир;

- не настолько загадкой, чтобы спугнуть человеческую любовь, не настолько разгадкой, чтобы усыпить человеческую мудрость: человечески добрым был для меня сегодня мир, на который так зло клевещут!

Ну что ж! Здесь моя скала, а там море: оно подкатывается ко мне, косматое, льстивое, верный, старый, стоголовый чудовищный пёс, любимый мною.

Ну что ж! Здесь хочу я держать весы над бушующим морем; и свидетелем выберу я тебя, одинокое дерево, сильно благоухающее, с широко раскинутой листвою, любимое мною!

По какому мосту идёт к будущему настоящее? Какое принуждение принуждает высокое склоняться к низкому? И что велит высшему – ещё расти вверх?

Теперь весы в равновесии и неподвижны».

Далее я не стану приводить ницшевские цитаты для пелевинских аллюзий, они с избытком даны в первой части моего опуса.

Вечное возвращение.

Весьма смутное и неверное представление об этой концепции всё же позволяет Пелевину делать очередной наезд на этот центральный миф «забавной ницшеанской секты»:

«Монастырь состоял из множества построек, которые теснились возле главных ворот, огромных, красивых и очень дорогих. Забора при воротах не было. Ученые монахи объясняли, что это аллегорически выражает доктрину секты: ворота символизируют путь, который ведет туда, откуда начинается, а начинается он в любой точке. Врата не есть врата, полная открытость и лучезарный простор по все стороны. Но я предполагала, что на забор просто не хватило денег. Я думаю, пожертвуй им кто на забор, и в доктрине произошли бы изменения».

Жаль, конечно, что ницшеанские мячи Пелевину удается только качественно опускать, а не поднимать :-).

Музыка, как отражение дионисического начала Мира.

«Не знаю, может ли быть музыка «о чём-то» или нет – это очень древний спор… Когда рядом красиво играет флейта, лучше просто слушать её звук, а не искать общества флейтиста. Если заговорить с ним, музыка на этом точно кончится. А вот скажет ли он что-нибудь интересное, неизвестно».

Здесь я хочу сказать пару слов автору, как своему заочному другу-врагу, лично: Дорогой Виктор, я глубоко уважаю и разделяю твоё музыкальное чувство. И ты должен знать, что весь ницшеанский пафос, вся страстность его мысли идут рука об руку именно с музыкой. Я говорю сейчас о подлинной страстности и подлинном пафосе, а не об их притворных симулякрах. Страстность, пафос – это локомотивы и формы новой мысли, и потому она не пользуется ими (как, возможно, ты полагаешь вслед за милым Слотердайком), а неразрывна с ними. Страстность и пафос доносят сквозь фильтры уже сформировавшихся представлений иные, новые чувства и мысли, они есть их верный признак, их транспортное средство, их способ убеждения. Подлинная страстность и пафос слова подобны музыке, которая неумолимо и непосредственно проникает в сердце. Вот почему тексты Ницше все до одного пронизаны музыкой, и вот почему у тебя в тексте она звучит лишь редкими местами, сбежав на «прилагаемый» CD а-ля Тарантино.

Продолжающаяся рефлексия к обычному человеку – бесхвостой обезьяне.

Моргатели глазами (в данном случае курсив принадлежит не мне, а самому Пелевину, и зачем бы вдруг? :-)), как называл их только Ницше, то и дело становятся предметом насмешек и стёба нашего продвинутого Оборотня:

«Люди думают хоть и много, но не правильно, и совсем не о том, о чем надо»,

«Если в Клиенте проснется самое высокое, мы потеряем клиента, – это знает любой маркетолог»,

«Зло могут победить только деньги. Не победить окончательно, а временно от него откупиться. Проверено – без денег зло побеждает в течение двух-трех дней»,

«Вызываешь в человеке мощный Ураган, который он способен вместить, играя на его тайных струнах, а урагана хватает только на то, чтобы принести тебе несколько мятых стодолларовых бумажек»,

«Жизнь – это героический слалом из известного места в могилу»,

«После супрафизического сдвига люди бегут уже не за курицей, а за явленным чудом. Они гонятся за отблеском невозможного, который впервые озарил их тусклые жизни».

Сцена лисьей охоты на кур замечательна тем, что демонстрирует, как легко она превращается в охоту на лис. Два бесхвостых конных милиционера (обычно на лисиц охотятся конные аристократы) чуть не ловят обмишурившуюся рыжую с поличным.

Следует отметить, что рефлексии к низшему типу человека – бесхвостой обезьяне, у Виктора стало значительно меньше, что однозначно говорит о положительной динамике проживания автором внутри себя собственной бесхвостости. Об этом же говорит и переход автора к повествованию от лица более продвинутой креатуры – Оборотня, что автоматически вывело и силу текста (силу его содержания, внушения и цельности) на новый уровень. В отличие от «Чапаева и Пустоты», где диалог идет на уровне внутренних миров главных героев, поименованных в самом названии, в «Священной книге Оборотня» диалог поднимается на уровень Оборотень – Сверхоборотень.

Сверхчеловек.

Сверхоборотень есть ничто иное, как радикальное заимствование на фоне «радикального» развития авторского понимания ницшеанской концепции Сверхчеловека, а также радикальное его высмеивание. Этот образ не просто вынесен в заглавие романа словом «священная», но и действительно претендует на её главное содержание.

«Есть некая система взглядов, откуда пришло это слово. Сверхоборотень – точно такое же звание, как генерал. Только дает его традиция». Не станем гадать, имела ли тут в виду Лиса широкую эзотерическую или узкую ницшеанскую традицию. Здесь важно только то, что Лиса, по её заверениям, придерживается именно её.

Дальнейшие цитаты и аллюзии Ницше «у-у-у» Пелевина я буду выделять красным.

4. Сверхоборотень – Священная книга Оборотня.

«У Лис своя вера. В Сверхоборотня. Существует несколько уровней его понимания. На самом примитивном это мессия, который придёт и объяснит оборотням самое главное. Он передаст лисам Священную Книгу Оборотня. Как считается, в ней будет раскрыта главная тайна оборотней. Каждый оборотень, который её прочитает, сумеет пять раз понять эту истину. Её названием будет магическое заклинание-пентаграмматон, уничтожающее все препятствия»,

«Пророчество гласит, что Сверхоборотень появится в городе, где разрушат Храм, а потом восстановят его в прежнем виде. Много веков все считали, что речь идет об Иерусалиме, а пришествие Сверхоборотня – предсказание, относящееся к самому концу времен, нечто вроде Апокалипсиса. Но… мы просто попали под гипноз иудео-христианской символики: если Храм, то непременно Иерусалимский…

Предсказанию около двух тысяч лет, а тогда в ходу были уподобления и аллегории, и всё важное высказывалось только иносказательно. Пророчество составлено на языке внутренней алхимии – «город» означает душу, а «разрушенный и восстановленный храм» означает сердце, которое попало под власть зла, а потом вернулось к добру»,

«Движение кундалини вверх по центральному каналу приводит к единению с божеством, богоподобию. Логично предположить, что результат движения змеиной силы вниз должен быть прямо противоположным. По-английски Бог – God, а если его прочесть наоборот, получаем Dog. Такое совпадение –не простая случайность.

Слово Оборотень означает человека, способного принимать облик животного. По-английски Оборотень – werewolf, но в китайском это скорее ассоциируется с лисами. Принципиального противоречия тут нет, лиса, как и волк, относится к отряду собачьих. Это тот же «Бог» наоборот, та же энергетическая черная месса, тот же сдвиг кундалини вниз, вызывающий рост (физический!) хвоста. Три нижние, хвостатые чакры соответствуют позиции лисы, позиции волка и пропасти, в которой происходит инвольтация тьмы, духовное воздействие старшей демонической сущности и…трансформация в Сверхоборотня»,

«Но это просто легенды. У понятия «Сверхоборотень» есть истинный смысл, который не имеет никакого отношения ко всем этим байкам»,

«Сверхоборотень приходит каждый раз, когда ты видишь истину»,

«Сверхоборотень – это метафора. Называть какое-то отдельное существо Сверхоборотнем – значит опускаться на очень примитивный уровень»,

«Убогое понимание слова «Сверхоборотень» отдает тюремным ницшеанством»,

«Я абсолютно уверена, что все легенды о Сверхоборотне следует понимать как метафору. Сверхоборотень – то, чем может стать любой из нас в результате нравственного самоусовершенствования и максимального развития своих способностей. Каждый является им в потенции уже сейчас. Поэтому искать его где-то снаружи – означает заблуждаться»,

«Решусь сделать одно предположение – только, пожалуйста, не обижайтесь. Вы уже долго живете на Западе, и христианская мифологема незаметно дала росток в вашем уме. Подумайте сами: вы ждете, что придет некий Сверхоборотень, искупит лисьи грехи и сделает ваши души чистыми, как в самом начале времен. Послушайте. К нам, оборотням, никогда не придёт мессия. Но каждый из нас может изменить себя, выйдя за собственные пределы. В этом смысле выражение «Сверхоборотень» – тот, кто вышел за свои границы, превзошел себя. Сверхоборотень приходит не с Востока и не с Запада, он появляется изнутри. Это и есть искупление. А путь, который ведет к нему только один. Да, те самые прописи, от которых вас тошнит: 1) милосердие; 2) непричинение зла слабым этого мира, животным и людям – хотя бы тогда, когда можно этого избежать; 3) самое главное, стремление понять свою природу.

Если сказать совсем коротко, словами Ницше (чуть приспособленными к нашему случаю), то секрет прост – преодолей звериное! В том, что человеческое вы уже преодолели, сомнений у меня нет :-)»,

«Серхоборотень – это тот, кого ты видишь, когда долго глядишь вглубь себя. Но там ничего нет. Это и есть Сверхоборотень. Потому что это Ничего может стать чем угодно. Сверхоборотень по очереди становится тобой, мной, этим пакетом яблок, этой чашкой, этим ящиком, – всем, на что ты смотришь. Это первая причина, по которой его называют Сверхоборотнем. Кроме того, любого оборотня можно, фигурально выражаясь, взять за хвост. А Сверхоборотня взять за хвост нельзя, потому что у него нет тела. И это вторая причина, по которой его так называют. Сверхоборотень – это просто пустота, которую можно заполнить чем угодно. К этой пустоте ничего не может прилипнуть. Её ничего не может коснуться, потому что стоит убрать то, чем её заполнили, и она снова станет такой как раньше»,

«Сверхоборотень – нечто отстоящее от волка так же далеко, как волк отстоит от лисы. Он далеко за волком»,

«К счастью для этого мира, в нем есть не только клоуны, но и мы, Лисы. Мы знаем тайну. Знать её положено только избранным. Каждый из нас – Сверхоборотень в Радужном потоке, …потому что мы и этот Мир – одно и тоже».

Все эти размышления о Сверхоборотне принадлежат нашей Лисе, которая без обиняков и прямо заявляет о своей принадлежности к этой досточтимой традиции знания о Сверхоборотне, а также о том, что «через неё проходит линия передачи этого знания с незапамятных времен», и потому она весьма скромно почитает за Сверхоборотня и себя, как держащая/ся её.

Формулирую кратко. Сверхоборотень – это метафорическая Истина, заключающаяся в преодолении пустоты, соединяющая с Миром и являющаяся традиционной Тайной, передающейся избранными на языке собственной внутренней алхимии.

Сверхоборотень, по словам Лисы, осуществит «символическое искупление лисьих грехов, главным из которых является неведение, путем передачи лисам Священной книги Оборотня, в которой будет раскрыта их главная тайна, и названием которой будет магическое заклинание-пентаграмматон, уничтожающее все препятствия».

Эта Тайна, друзья мои, предстала перед нами во всей своей убедительнейшей красе в виде рассматриваемой нами книги, на обложке которой как раз и красуется несколько пятиугольников. А, прочитав её, нам предстоит понять эту Тайну пять раз, так что не обессудьте за повторы. Но самое интересное то, она открылась и самому автору в процессе её написания:

«Трудно описать эту секунду. Все догадки и прозрения последних месяцев, все мои хаотические мысли, все предчувствия – вдруг сложились в ослепительно-ясную картину истины. Я еще не понимала всех последствий моего озарения, но уже знала, что тайна теперь моя»,

«Стараешься изо всех сил объяснить другому истину и вдруг понимаешь её сам. Я уже говорила – чтобы понять что-то, мы, лисы, должны кому-нибудь это объяснить. Когда мы что-то объясняем другим, мы притворяемся, что сами всё уже поняли. А поскольку существа мы умные, обычно приходится понять это на самом деле».

Ох, и сложная же вышла у нас тайна/истина Сверхоборотня (Сверхчеловека)! И всё же давайте попробуем разобраться с пелевинским вариантом постижения Сверхчеловека, попробуем понять её как минимум пять раз, ведь именно эту задачу как первостепенную поставил всему человечеству Фридрих Ницше. Не станем только при этом забывать об истинном отношении к нему нашей Лисы, назвавшей Шарикова из булгаковского «Собачьего сердца» первой засекреченной попыткой искусственного создания Сверхоборотня в России, или говорящей следующее:

«Пускай Сверхоборотень приходит или не приходит, мне до него дела нет. Меня вся эта мистика не занимает. Но лучшей возможности для… – она щелкнула пальцами, чтобы стало понятно, о чем речь, – мне не найти». Забегая вперед, я с грустной улыбкой отмечу, что щелчок пальцами означает здесь будущую смерть для одного весьма известного аристократа духа, которому Лиса собирается открыть истинную природу вещей – самовнушенное наваждение. Имеющие лисьи ушки, легко услышат здесь лакановское поу-у-учение Ницше.

Меня «немного смешит это «у-у-у» – примерно так же скулит в жару собака, запертая хозяевами на балконе», или Шариков, запертый чудаками на букву «у» в closete.

5. Внутренняя алхимия.

Прежде чем приступить к постижению тайны/истины Сверхоборотня, я хочу познакомить читателя поближе с этим загадочным пелевинским термином: «внутренняя алхимия». Это нужно, чтобы лучше понять особенности образа мыслей и духовного существования Оборотня. Напоминаю: даже пророчество о Сверхоборотне составлено на языке внутренней алхимии. Согласно Пелевину, внутренняя алхимия – это разнообразные внутренние психические процессы, которые присущи или стали доступны Оборотням, как продвинутым в духовном плане существам:

«Мы, лисы, счастливые существа, поскольку у нас короткая память. Мы ясно помним только последние десять-двадцать лет, а всё, что было раньше, спит в черной пустоте, о которой я уже говорила. Но оно не исчезает совсем. Прошлое для нас – как темная кладовая, из которой мы можем при желании извлечь любое воспоминание, что достигается особым усилием воли, довольно мучительным… Но мы не расчесываем болячку памяти без необходимости, и повседневный поток мыслей у нас практически такой же, как у людей»,

«Вместо одного мыслительного процесса в нашем сознании разворачивается несколько. Ум одновременно идет по разным дорогам, вглядываясь, на какой из них раньше блеснет истина. Чтобы передать эту особенность моей внутренней жизни, я обозначаю разные этажи своего внутреннего диалога цифрами 1), 2), 3) и так далее. Эти мыслительные процессы никак не пересекаются друг с другом – они совершенно автономны, но моё сознание вовлечено в каждый из них»,

«Осознать волну гнева (или иного чувства) в самом начале, до того как оно завладеет мной, и трансформировать его в нужное русло…»,

«Лисы используют трансформацию восприятия. Волки-оборотни в отличие от нас используют восприятие трансформации. Они создают иллюзию трансформации не для других, а для себя. И верят в неё до такой степени, что иллюзия перестает быть иллюзией. Кажется, в Библии есть отрывок на эту тему – «будь у вас веры с горчичное зерно…» У волков она есть. Их превращение – своего рода цепная алхимическая реакция. Ту энергию, которую лисы направляли на людей, волки замыкали сами на себя, вызывая трансформацию не в чужом восприятии, а в собственном, и уже потом, как следствие – в чужом»,

«Стать с помощью внутренней алхимии на несколько секунд хищным зверем, свободным от добра и зла»,

«Видимо я стала катализатором какой-то неясной алхимической реакции. Самым страшным было понимание необратимости случившегося – такие вещи Оборотень видит безошибочно. Я чувствовала, что Александр никогда не станет таким, как прежде… Я знала это своим хвостом»,

К этим описаниям остается добавить, что Оборотни не только используют отдельных людей как «бесценные тренажеры духа», а различные ситуации как особого рода «медитации», но и рассматривают всю свою жизнь как перманентную духовную практику внутреннего становления и роста. Что это, как не прикладное ницшеанство :-)?

Даже для тех, кто определяет процесс духовного становления через термин Истины (всё более истинной Истины :-)), Лиса предлагает найти взаимопонимание через технологии «внутренней алхимии»:

«Когда тебе задают вопрос «что есть истина?», ты можешь только одним способом ответить на него так, чтобы не солгать. Внутри себя ты должен увидеть истину. А внешне ты должен сохранять молчание. Молчание и есть ответ».

Таким образом, внутренняя алхимия предстает перед нами как динамичный комплекс осознанных и развитых психических способностей и приемов, составляющих преимущество Оборотней перед бесхвостыми обезьянами. Внутренняя алхимия – именно на её загадочных путях блуждает познание и обретение сверх-витальных состояний, продолжительная фиксация пребывания в которых и составляет суть такой метафоры как Сверхчеловек. Ну, или Сверхоборотень, – тут уж кому как нравится.

Здесь надо отметить, что обе эти метафоры весьма чужды русскому складу души. Лиса А Хули, олицетворяющая собой некий её симулякр, образовавшийся в результате серьезного воздействия на её космополитическую душу именно русской культуры, так увещивает свою западную сестричку И Хули на этот счет: «…вспомни уроки медитации, …вернись к практике, и всего через сотню-другую лет тебе не нужен будет никакой сверхоборотень».

Я специально остановился на этом для демонстрации причин того поразительного непонимания, которое присуще большинству российских интеллектуалов, не шапочно знакомых с концепциями Ницше. Ну ладно, Воля к власти или Вечное возвращение, – еще можно понять, что эти пугающие форпосты последних достижений разума в филогенезе действительно могут быть трудны для экзистенциального усвоения в онтогенезе (внутренней алхимии) российских, доморощенных лис. Но Сверхчеловек, – в чём сложность этой метафоры? Почему все считают, что Ницше призывал становиться Сверхчеловеками, восверхчеловечиваться «в натуре»? Ницше: «Я учу вас познавать Сверхчеловека! Человек есть нечто, что должно быть преодолено. Что вы сделали, чтобы превзойти его?»

6. Истина, Тайна, Пустота, Ключ и прочие атрибуты Сверхоборотня.

Истина – это такая выдуманная мыслительная категория, которая стремится раскрыть герметичный ларец Тайны существования (чаще – высшего), с помощью магии внутренней алхимии. При этом именно Истина, как самый популярный на сегодняшний день Миф, пытается использовать Ум и Язык как Ключи к этой Тайне. Однако, как ни старается человек или Оборотень, эти ключи не подходят. Нужны другие, собственные, уникальные Ключи к ней, т.е. сугубо персональные Философии/Учения, которые нередко отказывают Истине в существовании :-). Давайте проследим за экзотическим сюжетом философических поисков Истины а-ля-Пелевин.

Почему не подходит к Тайне Истины такой ключ как Язык:

«Нельзя открыть рот и не ошибиться, так уж устроен язык. Это корень, из которого растет бесконечная человеческая глупость, которой мы все страдаем, потому что всё время говорим»,

«Язык нужен для того, 1) чтобы врать, 2) чтобы рассуждать о том, чего нет, 3) чтобы ранить друг друга шипами ядовитых слов»,

«Из-за слов люди оказались в полной жопе. А вместе с ними и мы, оборотни. Потому что хоть мы и оборотни, говорим-то мы на их языке. Вылезти из задницы (словесного словоблудия – Д.Ф.) надо всего один раз, и после этого про задницу можно забыть. А если заниматься осознанием того, почему ты в этой заднице оказался, то это может занять всю жизнь, которую в этой заднице и проведешь»,

«Дело в том, что слова, которые выражают Истину, всем известны – а если нет, их несложно за пять минут найти через Google. Истина же неизвестна почти никому. Это как картинка «magic eye» – хаотическое переплетение цветных линий и пятен, которое может превратиться в объемное изображение при правильной фокусировке взгляда. Вроде бы всё просто, но сфокусировать глаза вместо смотрящего не сможет даже самый большой его доброжелатель. Истина – как раз такая картинка. Она перед глазами у всех, даже у бесхвостых обезьян. Но очень мало кто её видит. Зато многие думают, что понимают её. Это, конечно, чушь – в истине, как в любви, нечего понимать. А принимают за неё обычно какую-нибудь умственную ветошь»,

«Никаких философских проблем нет, есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка отразить Истину»,

«Высшие учения потому и называются высшими, что отличаются от тех, к которым ты привыкла. Знающим Правду не нужны никакие учения. Чем выше учение, тем меньше слов, на которые оно опирается. Слова подобны якорям. Самые совершенные учения обходятся без слов и знаков. Высшие учения предназначены для существ с высшими способностями. А для тех, у кого они отсутствуют, имеются многочисленные собрания чепухи, в которой можно ковыряться всю жизнь»,

При этом Пелевин, оставаясь глубоко верным самому себе, с завидным упорством продолжает разрабатывать такую философскую категорию как Пустота (это его вечная тема, которая неисчерпаема по определению), только в этот раз более всего примеряя её к Уму, как к еще одному не подходящему к Тайне Истины ключу:

«Если разобраться, нигде нет ничего настоящего. Есть только тот выбор, которым ты заполняешь пустоту»,

«Все наши проблемы хранятся где-то там, в черной пустоте души, откуда мы их время от время вытаскиваем для минуты страдания и чтобы в очередной раз убедиться, что решения у них нет»,

«Мы – сосуд пустоты, откликающийся на мир болью (если назвать любую рефлексию болью). Когда исчезает боль, исчезаем и мы сами»,

«Жизнь – это прогулка по саду иллюзорных форм, которые кажутся реальными уму, не видящему своей природы»,

«Понимание того, что всё создано только умом, разрушает самый страшный ад»,

«К сожалению, наш ум – такой же симулятор, как кожаный мешок-хуеуловитель у нас под хвостом. Лисий ум – просто теннисная ракетка, позволяющая сколь угодно долго отбивать мячик разговора на любую тему. Мы возвращаем людям взятые у них напрокат суждения – отражая их под другим углом, подкручивая, пуская свечой вверх»,

«Современное заблуждение состоит в том, что полагают, будто ложное можно отбросить, а истину можно постичь. Но когда постигаешь себя самого, ложное становится истинным, и нет никакой другой истины, которую надо постигать после этого»,

«На основной вопрос философии – существует ли этот мир на самом деле или только в нашем восприятии, у лис есть основной ответ. Он заключается в том, чтобы забыть про основной вопрос»,

«Что есть истина? Ответ – молчание, ибо истина только внутри самого тебя. И каждый раз, когда она приходит, это приходит внутри тебя к тебе Сверхоборотень»,

«Сутра Сердца «форма есть пустота, а пустота есть форма» есть одновременно и замок и ключ ко всему»,

Напоминаю, что Сверхоборотень – это Оборотень, которому удастся войти в Радужный поток, а Радужный поток, это то место, где пребывает Сверхоборотень. А поскольку и Истина совпадает со Сверхоборотнем, т.е. является достижением сверх-состояния полноты бытия (Радужного потока) с помощью внутренней алхимии, некоей индивидуальной Сутры Сердца, следовательно Сверхоборотень, Радужный поток и Истина определяются друг через друга и тем самым… утрачивают смысл.

Желтый господин, который прекрасно умеет ставить ум в тупик и у которого его поэтому как бы и нет :-), так и советует – отбросить любые понятия, постольку Язык и Ум помочь в осознании Истины нам никак не смогут. Но именно он «по счастливой случайности :-) знаком с тайным учением для бессмертных лис и готов передать его Лисе А Хули, чтобы она не только смогла спастись сама, но и показать путь к освобождению всем живущим на земле оборотням»:

«Время у Будды было мало, поэтому его учение об освобождении и спасении Лис оказалось коротким (после этих слов у Лисы закружилась голова, ибо о чем-то подобном она мечтала всю жизнь): Радужный поток – конечная цель Сверхоборотня. Но радужный поток на самом деле никакой не поток, а сверхоборотень – никакой не оборотень. Привязываться к словам не следует. Они нужны только как мгновенная точка опоры. Поэтому их следует сразу же отбросить»,

«Ключ к Радужному потоку заключён в правильном понимании собственной природы»,

«И вдруг… в моей голове взошло солнце Истины: «Убедить самого себя в реальности своих выкладок. Вот оно. Ну конечно! Я поняла, чем мы, лисы, отличаемся от волков-оборотней. Различие, как часто случается, было ничем иным как мутировавшим сходством. Лисы и волки были близкими родственниками – их магия основывалась на манипуляциях восприятием. Но способы манипулирования были разными».

«Существо же дела состоит вот в чем» (прошу отнестись к следующему абзацу внимательно – я, наконец, перехожу к главному). Да-да, внимание! Слова в предшествующих скобках и курсив следующего абзаца принадлежат Пелевину, т.е. автор делает тут свой философский акцент:

Поскольку бытиё вещей заключается в их восприятии, любая трансформация может происходить двумя путями – быть либо восприятием трансформации, либо трансформацией восприятия. Мы, лисы, используем трансформацию восприятия. Волки-оборотни в отличие от нас используют восприятие трансформации».

«Я и мир – одно и то же… Что же я внушаю себе своим хвостом? Что я лиса? Нет, поняла я за одну ослепительную секунду, я внушаю себе весь этот мир! Гипнотический импульс, которое хвост посылал в моё сознание, и был всем Миром. Точнее, я принимала этот импульс за Мир. Символически это выражается в знаке Уробонос – змея кусает себя за хвост. Нерушимая связь хвоста и сознания – фундамент, на котором покоится Мир, как мы его знаем».

Проще – некуда. Вот почему «единственно верный ответ на вопрос «Что есть истина?» есть молчание, а тот, кто начинает говорить, просто не в курсе». Истина всегда конкретна и неопределима, хотя и стоит у каждого перед глазами. Вот почему если «Оборотень, идя по Пути, найдет новую (т.е. свою собственную – Д.Ф.) дорогу к истине, ему не следует маскировать её в разных путаных символах и ритуалах, как это делают бесхвостые обезьяны, а ею надо немедленно делиться с другими оборотнями в наиболее простой и ясной форме».

Лиса нашла свою дорогу, свой ключ, свою истину и… спешит поделиться ею с нами:

«Ничто не может вмешаться в это причинно-следственное кольцо и разорвать его. Кроме одного – любви».

«… Наконец я поняла самое-самое главное:

1) ничего сильнее этой любви во мне и не было – а раз я создавала своим хвостом весь мир, значит, ничего сильнее не было и в мире.

2) в том потоке энергии, который излучал мой хвост, а ум принимал за мир, любовь отсутствовала начисто, – и потому мир казался мне тем, чем казался.

3) любовь и была ключом, которого я не могла найти.

Любовь была единственной силой, способной вытеснить реликтовое излучение хвоста из моего сознания».

Далее лиса с помощью медитативно-алхимической техники «хвост пустоты» загоняет свою любовь себе в хвост и попадает в Радужное сияние Мира, дорастая в своих собственных глазах и ощущениях до Сверхоборотня.

«Мы, оборотни, значительно превосходим людей во всех отношениях. Но, подобно им, мы почти не знаем истинной любви. Поэтому тайный путь выхода из этого мира скрыт от нас. А он настолько прост, что трудно поверить: разорвать цепь самогипноза можно одним движением ума. Сейчас я передам это непревзойденное учение в надежде, что оно послужит причиной освобождения всех тех, у кого есть сердце и хвост. Эта техника, утерянная в незапапятные времена, вновь была открыта мной, А Хули, ради блага всех существ при обстоятельствах, описанных в этой книге. Вот полное изложение тайного метода, известного в древности как «хвост пустоты»: 1)

Мир полон зла. И сначала оборотень должен постичь, что такое любовь, ибо только она имеет совсем иную природу. 2)

Закрыть все свои счета с миром, вспомнить, покаяться в своих самых главных черных делах (искренне заплакав хотя бы три раза), 10 дней поститься, думая о непостижимой тайне и бесконечной красоте мира. 3)

В день, следующий за полнолунием уединиться, зародить в своем сердце истинную любовь максимальной силы и, громко выкрикнув своё имя, направить её в хвост так далеко, как возможно.

Здесь проходит тайная дорога к свободе – «направить любовь в хвост» – этого будет достаточно, чтобы остановился мотор самовоспроизводящегося кошмара, в котором мы блуждаем с начала времен.

Если зарожденная в сердце любовь была истинной (не имеющей ни субъекта, ни объекта), то после крика хвост на секунду перестанет создавать этот мир. Эта секунда и есть мгновение свободы, которая позволяет навсегда покинуть пространство страдания. В эту секунду оборотень безошибочно поймет, что ему делать дальше.

Я постигла и то, как может сбежать из этого мира и бесхвостая обезьяна. Подробную инструкцию я составить не успела. Но это похоже. Надо постепенно подняться к истинной любви, переосмыслить всю свою жизнь, поняв ничтожество своих целей и злокозненность своих путей, потом разобраться, как она создает мир и чем наводит на себя морок. Всё здесь довольно просто».

Не стану мудрствовать лукаво, и по-простому запишу философскую формулу нашей Лисы так: Истина = Тайна = Пустота = Ключ = Отказ от использования Языка и Ума = Молчание = Правильное понимание собственной природы = Любовь = Радужный поток = Мир = Сверхоборотень.

Как это ново! Как захватывающе! Очень смелые философские выкладки, достойные всеобщего внимания!!! Лиса постигает Любовь как ключ к невыразимому таинству высшего существования, собственного и Мира. Какой прорыв! И...какое перевоплощение!

Послушайте, как наша влюблённая Лиса рассказывает сказки для влюбленных:

«Поскольку лиса может притвориться чем угодно, она постигает высшую истину в тот момент, когда притворяется, что она её постигла. А делать это лучше всего в беседе с менее развитой сущностью. И тогда, помогая другому, ты получаешь помощь от него. Это удивительный, непостижимый парадокс. Но этот парадокс и есть главный закон жизни».

Мы, читатели, конечно, не все Оборотни, и потому для нашей Лисы мы и есть те самые, «менее развитые сущности». Но именно мы, читатели, помогли Лисе прийти к тому, во что совершенно парадоксальным образом верим и сами. Любовь! Квинтэссенция нашей человечности, наша «таинственная» и «парадоксальная» ценность. Теперь эту жвачку нам предлагает хорошенько пожевать еще и Лиса А Хули. Этой жвачкой еще и она собирается замазать наши обезьяньи уши.

Я вижу, как при виде этих избитых любовных формул преломились разочарованием лица взыскующих сверхчеловечности. Но давайте проявим терпение, друзья мои, пусть профессиональное любовное внушение еще некоторое время повладеет нашим внутренним взором.

7. Любовь.

Давайте еще раз прочтем в цитатах эту душераздирающую историю любви двух Оборотней:

«Пока я не узнала на собственном опыте, что такое любовь, я считала её неким специфическим наслаждением, которое бесхвостые обезьяны способны получать от общения друг с другом дополнительно к сексу. Это представление сложилось у меня от множества описаний, которые я встречала в стихах и книгах. Откуда мне было знать, что Писатели вовсе не изображают любовь такой, какова она на деле, а констатируют словесные симулякры, которые будут выигрышней всего смотреться на бумаге»,

«Я считала себя профессионалом в любви, поскольку много столетий внушала её другим. Любовь оказалась совсем не тем, что про неё пишут. Она была ближе к смешному, чем к серьезному – но это не означало, что от неё можно отмахнуться. Она не походила на опьянение (самое ходкое сравнение в литературе) – но еще меньше напоминала трезвость. В любви начисто отсутствовал смысл. Но зато она придавала смысл всему остальному. Она сделала моё сердце легким и пустым, как воздушный шар. Я не понимала, что со мной происходит. Но не потому, что поглупела – просто в происходящем нечего было понимать. Могут сказать, что такая любовь неглубока. А по-моему, то, в чем есть глубина – уже не любовь, это расчёт или шизофрения. Сама я не берусь сказать, что такое любовь…»,

«Я вложила в свой первый поцелуй всю свою любовь. А в следующую секунду с Александром началась трансформация... Что-то разладилось. Потом он быстро и страшно задрыгал руками и ногами (так бывает с людьми, получившими черепную травму) и за несколько секунд превратился в черную, совершенно уличную, даже какую-то беспризороно-помоечную – собаку. Катастрофу вызвал мой поцелуй, та электрическая цепь любви, которую я замкнула, впившись своими губами в его рот. Видимо, я стала катализатором какой-то неясной алхимической реакции. Как говорил Харуки Мураками, исходящая от женщины сила невелика, но может всколыхнуть сердце мужчины… Самым страшным было понимание необратимости случившегося – такие вещи оборотень видит безошибочно. Я чувствовала, что Александр никогда не станет таким как прежде… Я знала это своим хвостом»,

«Оскар Уайльд сказал: «Yet each man kills the thing he loves…». Я погубила зверя, the Thing. Красавица убила чудовище. И орудием убийства оказалась сама любовь»,

«Любовь и трагедия идут рука об руку»,

«Когда Любовь, мировая женская суть, убивает чистого зверя в мужчине, превращая волка в собаку, у этой собаки в глазах остается странное спокойствие, в котором отчаянье уравновешенно яростью».

«Только сейчас я понял, в чем смысл сказки Аленький цветочек. Любовь не преображает, она просто срывает маски. Я думал, что я принц. А оказалось… Вот она, моя душа»,

«Голова моя – темный фонарь с перебитыми стеклами. Я всегда понимала: мне его не удержать, и этот миг придет. Но я не думала, что будет так больно»,

«Вот так. Встретились в душной Москве два одиночества. Одно рассказало, что ему две тысячи лет, другое призналось, что у него когти на причинном месте. Сплелись ненадолго хвостами, поговорили о высшей сути, повыли на луну и разошлись, как в море корабли»,

«Я знаю, что никогда не буду так счастлива, как в Гонконге шестидесятых на краю Битцевского леса, со счастливой пустотой в сердце и черным хвостом в руке. Спасибо тебе за главное, что ты мне открыл. Спасибо тебе за любовь…»,

«Решено, думала я. Я напишу книгу, и она обязательно когда-нибудь до тебя дойдет. Ты узнаешь из неё как освободиться из ледяного мрака, в котором скрежещут зубами олигархи и прокуроры, либералы и консерваторы, пидарасы и натуралы, интернет-колумисты, оборотни в погонах и портфельные инвесторы. И, может быть не только ты, но и другие благородные существа, у которых есть сердце и хвост, сумеют извлечь из этой книги пользу…»,

«Выглядеть это будет так: я допечатаю страницу, сделаю сэйв, брошу ноутбук в рюкзак и сяду на велосипед; … я выеду в самый центр пустого утреннего поля, соберу в сердце всю свою любовь, разгонюсь и взлечу на горку. И как только колеса велосипеда оторвутся от земли, я громко прокричу своё имя и перестану создавать этот мир. Этот Мир исчезнет. И тогда, наконец, я узнаю, кто я на самом деле».

Да, такая вот она – Любовь! Сладкая, спасительная и убийственная эмоция. Сладкая и спасительная для женщин, убийственная для мужчин. Лучший итог воздействия Любви в женском начале порождает беременность или творчество, в мужском – действие, устремленное в будущее. Именно так и случается с нашими полюбившимися Оборотнями. Волк-Александр превращается в грозного Пса-Пиздец, отправившегося служить Родине, а Лиса А Хули отправляется писать нам поучительную Священную Книгу Оборотня, в которой преподносит Любовь как Ключ к тайне высшего существования, как Ключ к тайне Сверхчеловека.

Эх, банальная вышла сказочка. Даже как-то жаль. Её героиня подавала, на мой взгляд, большие надежды. А тут… какая-то катастрофа духовного тренда. Любовь, вытесняющая «реликтовое излучение хвоста», анестезирующая хвост. Неужели наша Лиса на самом деле обратилась, обернулась уробоносом в… человека, т.е. существо любящее? Неужели наша Лиса хочет на самом деле покаяться в своей Оборотности, возвращаясь к «иному», но на деле такому старому и избитому смыслу – Любви?

Как бы не так! Не Любовь, а Притворство, талант внушения обмана и его оборотная сторона – самообман, амбициозное паразитирование на чужих сущностях, – вот настоящая суть нашей Лисы, которая может исчезнуть только вместе с ней самой. А это значит, что мистификация продолжается!

Прежде чем принять любовь в своё сердце, по мнению Лисы, нужно осознать, что Мир полон зла и покаяться во всех своих лихих делах. Так кратко звучит одна из формул человеческой морали, и надо сказать, что наша Лиса постоянно демонстрирует моральную составляющую своей внутренней жизни, начиная от желания «привить сестричке И зачатки моральных устоев» и кончая градацией людей по моральному признаку (так, к примеру, милиционеров он называет именно моральными аутсайдерами).

«А злое сердце обязательно создаст вокруг себя Ад. Где бы оно ни оказалось»,

«Но твоё сердце (Лисы А Хули – Д.Ф.) не злое, иначе бы оно никогда бы не пришло на звук флейты. Сердце у тебя не злое, а хитрое. Слишком хитрые не могут войти в Радужный поток. Но хитрое сердце можно исцелить…»,

«Я вспомнила странное переживание, посетившее меня на охоте, когда я впервые в жизни осознала реликтовое излучение хвоста, направленное на меня саму… Я чувствовала, что стою на пороге чего-то важного, способного изменить всю мою жизнь и вывести, наконец, из того духовного тупика, в котором я провела последние пять веков. Но, к своему позору, вначале я подумала совсем не о духовной практике.

Стыдно признаться, но первая мысль была о сексе. Я вспомнила жесткий серый хвост Александра и поняла, как вывести наши любовные переживания на новую орбиту. Всё было просто. Механизм воздействия на сознание, которым пользовались лисы и волки, совпадал в главном – различались только интенсивность внушения и его объект. Ведь секс – не просто стыковка известных частей тела. Это еще и энергетический союз между двумя существами, совместный трип. Если мы научимся складывать наши гипнотические векторы для того, чтобы вместе нырять в любовную иллюзию, думала я, мы устроим себе такой вокзал на двоих, где каждая шпала будет на вес золота»,

«Мы в состоянии напрямую усваивать человеческую сексуальную энергию, которая выделяется во время акта любви – реального или воображаемого. И если обычная пища просто поддерживает равновесие нашего тела, то сексуальная энергия похожа на главный витамин, который делает нас обворожительными и вечно юными»,

« …В нашем спорте есть одна пикантная особенность. Чтобы антенна заработала на полную мощность, её нужно раскрыть. Для этого надо спустить штаны (или поднять юбку) и распустить хвост в огненно-рыжий шлейф…, и все серьезные вопросы решаются именно так».

Таким образом, «технология чуда» – Хвостоблудие или Сверхсекс, которое устраивали наши Оборотни, сплетаясь хвостами, выступает необходимым условием для развития этой самой пресловутой истинной (видимо, духовной :-)) Любви, как единственному выходу их духовного тупика. Вот такая вот нерушимая связь хвоста и сознания, вот такая вот любовь, имеющая совсем иную природу:-).

Я начал именно с этого признания Лисы, чтобы намекнуть на её взгляды на реальную генеалогию Любви. Согласно доктрине практического реализма, о которой применительно к Пелевину я буду вынужден говорить постоянно, отнюдь не духовные (идеальные, выдуманные), а именно реальные (тактильные, сексуальные) отношения имеют определяющее, преобладающее и потому первичное значение для общего состояния реальной алхимической конструкции под названием «любовь» внутри каждой любовной пары. Здесь я никоим образом не пытаюсь «увязать духовные поиски с сексуальными проблемами». Наоборот, постулат практического реализма заключается в доверии только тем духовным поискам, которые никак не связаны с сексуальными проблемами взыскующего. Другими словами, у взыскующего должно быть всё в порядке с сексом и прочей физиологией. И не для того, чтобы исключить любые человеческие инсинуации на этот счет, а чтобы духовность взыскующего была просто здоровой.

8. Исповедь Лисы или Охота на Лис.

После этой любовной прелюдии можно перейти непосредственно к Исповеди. Роман – это непрерывно разворачивающаяся тема Покаяния Лисы за ранее содеянное Зло. Своей самой серьезной проблемой Лиса считает… Совесть. Да-да, совесть, которая пробуждается при дергании Лисы за хвост и воспринимается ею как Возмездие. Лиса даже владеет особой духовной практикой «дерганье хвоста», посредством которой в состоянии произвольно обращаться к своей совести. Стоит ли напоминать, что Исповедь и Покаяние – это особые и хорошо известные практики внутренней христианской алхимии по «очищению» именно совести?

«Так сильно на меня подействовала музыка. Неподалеку уже долгое время пела флейта – о том самом, что было у меня на сердце. Что когда-то в детстве мы жили в огромном доме и играли в волшебные игры. А потом так заигрались, что сами поверили в свои выдумки – пошли понарошку гулять среди кукол и заблудились, и теперь никакая сила не вернет нас домой, если мы сами не вспомним, что просто играем. А вспомнить про это почти невозможно, такой завораживающей и страшной оказалась игра»,

«Если сильно дёрнуть Лису за хвост, происходит нечто недоступное пониманию даже самой умной бесхвостой обезьяны. Лиса в ту же секунду чувствует всю тяжесть своих лихих дел. А поскольку у любой Лисы, кроме совсем уж полных неудачниц, лихих дел за спиной навалом, результатом оказывается чудовищный удар совести, который сопровождается устрашающими видениями и ошеломляющими прозрениями, от которых не хочется дальше жить»,

«Лица людей, которые не пережили нашей встречи, пронеслись передо мной, как желтые листья перед окном во время осенней бури. Они возникали на секунду из небытия, но этой секунды хватало, чтобы каждая пара глаз могла бросить на меня взгляд, полный недоумения и боли. Я глядела на них, вспоминала прошлое, и слёзы двумя ручьями текли по моим щекам, а раскаяние разрывало сердце»,

«Это было чистой правдой – среди видений, которые только что пронеслись перед моим внутренним взором, мелькнуло такое: в ледяном мешке какое-то черное колесо наматывало на себя мой хвост, выдирая его из меня, но хвост никак не отрывался, а всё рос и рос, словно паутина и паучьего брюшка, и каждая секунда этого кошмара причиняла мне невыносимые муки. Но ужаснее всего было понимание, что так будет продолжаться целую вечность… Ада страшнее не может представить себе ни одна Лиса»,

«Никакая физическая и даже нравственная боль не сравнится со страданием, которое я испытала. Всё, что отшельники переживают за годы покаяния, уместилось в единственную секунду небывало интенсивного чувства – словно удар молнии осветил темные углы моей души. Как горсть праха, я осыпалась на пол, и из моих глаз хлынул поток слёз. «Мне стыдно… – прошептала я, – за всё, что я натворила… Я боюсь. Боюсь, что духи возмездия пошлют меня в ад»,

Спасительное, христианское убежище для раскаявшихся душ, для слабых духом или отчаявшихся в гордыни демонов неотступно маячит на всем протяжении романа, начиная с его новомодного символа – Храма Христа Спасителя и кончая православной верой как таковой, сменяющей у Волка-Оборотня увлечение Кастанедой. Тут внутренний смех Виктора достигает своего апогея: Werewolf, исповедующий православие!

Я от всей души смеялся над сценой чтения известным аристократом лекции о Сверхоборотне, обращенной к реальным Оборотням в Храме Христа Спасителя. Чуть позднее этому умнику символично откроют «истину», беспощадную реальность и совсем не понарошку придушат именно в этом Храме. Однако обратная метаморфоза, когда Оборотень уверует в Христа и Любовь, превратила мой смех в смех над смехом.

И тут я спросил себя: на какую публику рассчитаны все эти полу-умелые и полу-смешные басни нашего Оборотня? Кто сегодня еще способен проглотить всё это поп-православно-христианское внушение, преподнесенное в чисто постмодернистском стиле, где вспыхивает по временам не то фантом, не то симулякр совести – «вызывная совесть при дергании за хвост», ибо «в остальное время совесть оборотней не тревожит»? Для кого и для чего разыгрывается эта примитивная духовная фантасмагория, это «мошенничество с фальшивым покаянием»? Только ли смешного смеха ради? И если то, что Долорес Гейз была для Лисы А Хули символом «вечно юной и чистой души», можно еще счесть некоей авторской игрой с наивным читателем, то посмотрите, что можно прочесть у нашего Оборотя на других страницах этого же текста:

«И в то же самое время я безмятежно осознавала, что происходящее – просто игра отражений, рябь мыслей, которую гонят привычные сквозняки ума, и, когда эта рябь разгладится, станет видно, что не существует ни сквозняков, ни отражений, ни самого ума – а только этот ясный, вечный, всепроникающий взор, перед которым нет ничего настоящего»,

«Перед моим лицом оказался мятый лист Сутры Сердца, с которого на меня глядели равнодушные знаки, говорящие, что и я, и мой неудавшийся побег, и невыразимые муки, которые я испытывала в ту секунду, – лишь пустая мнимость»,

«Надо сказать, никакого плана у меня не было – так, вертелись в голове смутные соображения: сначала поговорить по душам, а потом заморочить, иначе с людьми нельзя. Хотя поразмысли я спокойно минуту, поняла бы, что ничего из этого не выйдет: говорить со мной по душам никто не будет, зная, что всё равно потом заморочу. А если с самого начала заморочить, по каким душам тогда говорить?»,

«Сострадания не было совсем – сердце напрочь отказывалось его выделять… Как говорят мои юные соратницы из провинции, сухостой»,

«Я засмеялась. Всё-таки он забавный. Наверное, завалил нескольких быков, заказал какого-нибудь банкира, а теперь с обычной человеческой самонадеянностью считает себя чудовищем. И думает, что любовь его спасёт»,

«Мне от людей вообще ничего не нужно, кроме любви и денег» :-)!!!

Да и разве незаметно, как трудно даются Лисе слова о Любви, как они наигранны и вымучены? Послушайте эту банальность и фальшивость чувств в описании «искренней радости за другого»:

«Мало кто из оборотней знает, что такое радость за другого. А бесхвостые обезьяны не знают этого и подавно, они умеют только широко улыбаться, чтобы повысить свою социальную адаптивность и поднять объем продаж. Имитируя радость за другого, бесхвостая обезьяна испытывает зависть или в лучшем случае сохраняет равнодушие. Но я действительно испытала это чувство, чистое и прозрачное, как вода из горного ручья».

Лиса/Писатель, конечно, не может быть всегда на высоте, даже когда пахнет «Весной. Цветами. Обманом» :-). «Но это не коварный обман, скорее насмешка». И сдается мне, что такие творческие проколы, такие опыты искусственной алхимии, раскиданы по роману отнюдь не случайно, – они суть всполохи всё той же особой, пелевинской интеллектуальной честности, то и дело прорывающейся в тексте.

Однако здесь, серди лисьей любви и раскаяния, наваждение совершенно теряет свою силу и прежнюю способность усыплять. Просыпайтесь же и вы, друзья мои! Тут уже пора! Сеанс лисьего гипноза закончен, растаял не то в смешном смехе, не то в метанойе. А с ним приближается к своему финалу и моя Охота на лис. Кстати, для тех, кто еще не знает, спешу сообщить: со следующего года такое аристократическое развлечение как «охота на лис» категорически запрещено высоким королевским указом. Не иначе как это проделки неугомонных Лисиц, уничтожающих в индивидуальном порядке лидеров Countryside Alliance (той самой организации, которая не давала запретить «охоту на лис»), одним из которых и был убитый Лисой И Хули в Храме Христа Спасителя известный аристократ духа. Ведь «когда людям удается поймать лису, они с ней проделывают такое, что лучше лишний раз не вспоминать».

Сейчас вы тоже позабавитесь месте со мной, ибо я успею еще в этом году хорошенько дёрнуть пойманную Лису за её пушистый хвост, чтобы вы сумели увидеть своими глазами, что прячется за гипнотической ширмой её хвостоблудного «раскаяния», а затем услышать своими ушами её настоящую и поразительную исповедь:

«С каждым рывком мою душу заливали волны непереносимого стыда. Но самым ужасным было то, что стыд не просто жёг моё сердце, а смешивался в одно целое с удовольствием, которое я получала от происходящего. Это было нечто невообразимое – поистине по ту сторону добра и зла. Я больше не могла сдерживаться и зарыдала. Но это были слёзы наслаждения, чудовищного, стыдного – и слишком захватывающего, чтобы от него можно было отказаться добровольно. Вскоре я потеряла представление о происходящем – возможно, и сознание тоже».

Вот так-то: удовольствие, смешанное со стыдом, слёзы наслаждения. Пей же лисичка свой собственный морок, слишком захватывающий для тебя, чтобы от него можно было отказаться добровольно! Ведь суть твоя – притворство, и потому живешь ты «веселыми пустяками и забавными скоротечностями», а также особыми удовольствиями Лисы – удовольствием от игры в слова, удовольствием от игры в перевоплощения, удовольствием от введения в заблуждение относительно своих взглядов, чувств, раскаяния, удовольствием от внушений и манипуляций всех видов. Бедная, за своими игрищами, сопровождаемыми неумолкающей и злорадной усмешкой над читателем, ты уже не способна понимать всего маразма и цинизма своего собственного морока. И вот, я воплощаю твоё тайное желание – быть в очередной раз пойманной, «застигнутой врасплох»J, пристыжённой.

В оправдание Лисы надо обязательно сказать, что она не только прекрасно понимает, что не на всех действует её гипноз, но и вполне сознательно дает себя поймать «тем, другим, которых не обманешь», тем «заклинателям нечисти, перед которыми испытывает сильный генетический страх», для которых Лиса – всего лишь одна из сторон образа, который Виктор Пелевин транслирует и внушает нам с самого начала романа в отношении самого себя. Вот еще пара мест, где Лиса дает себя поймать:

«Хитрое сердце сложно излечить, заставляя следовать нравственным правилам. Именно потому, что оно хитрое, оно непременно отыщет способ обойти все эти правила и всех одурачить. А за три кальпы оно может понять, что дурачит только себя»,

«Я отрабатывала этот взгляд больше тысячи лет, и бесполезно его описывать. Это моя фирменная провокация, бесстыдство с невинностью в одном бронебойном флаконе, который прошивает клиента насквозь и потом еще добивает рикошетом. Единственный известный мне способ защиты от такого взгляда – смотреть в другую сторону. Александр смотрел на меня».

Это переломный момент, непосредственно предшествовавший лишению Волком Лисы девственности (а через это и имманентного лисам-интеллектуалкам комплекса старой девы), в котором фирменная провокация Лисы наконец-то оборотилась против неё самой, столкнувшись с более сильной креатурой. Сама сцена сексуального полу-насилия над вполне сформировавшейся (за две то тысячи лет :-)) женской эмансипе, вышла очень реалистичной и возбуждающей. Есть тут какой-то совершенно дикий и великий момент истины, при котором сама поза и сопутствующее ей дергание Лисы за хвост становятся невыносимо уморительными.

Почему же Пелевин позволил Волку так поступить со своей главной героиней?

Потому что Лиса – это лишь часть авторского «Я», поверхностная, женская, писательская реальность которого мучительно им самим проживается и преодолевается отнюдь не через раскаяние и любовь, но исключительно через актуализацию принципиально другой стороны своего существа. Лиса – персонаж для наивных читателей, поверхностный слой, предназначенный для считывания и внушения бесхвостым обезьянам, и призванный скрывать более глубокую, более «истинную», более реальную природу нашего наихитрейшего автора.

Так кто же скрывается за перманентным, истым и издевательским притворством Лисы А Хули? Кто способен с легкостью преодолевать все её фирменные мороки, провокации и выкрутасы? Кто освободит хотя бы на время Лису от самовнушенных заклятий? Кто откроет, подарит ей её иную суть, возвышая её притворство до любви?

10. Волк.

ПИСАТЬ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО ПРО СЕБЯ

Не все Оборотни – Лисы, есть и другие, более продвинутые, опирающиеся не на трансформацию чужого восприятия, а на восприятие собственной трансформации. Такие Оборотни – настоящие волки духа, стоящие ступенью ближе к окончательной пропасти зла, где, напомню, обитает Сверхоборотень.

Волк и Лиса – это две стороны единого авторского существа, его мужская и женская ипостаси, постоянно перевоплощающиеся друг в друга и… любящие друг друга благодаря своим удивительным, но столь разным хвостам. Они похожи, как брат и сестра, как существа «одной крови», однако Волк-Александр не просто другой, – он, скажу так, – по-мужски проще и круче.

Вот он, выступающий наружу из текста, Оборотень-Волк-Монстр:

«Скучно теперь Александру быть человеком»,

«Грозное обаяние хищника-убийцы»,

«Сгусток злой силы, который рвался из его глубин наружу»,

«Варварски-свежий взгляд на мир»,

«Самодовольное воинствующее невежество, пытающееся трахнуть всю историю и культуру»,

«В каждом втором слове проглядывает отвратительный шовинизм самца»,

«Иногда я сама не понимала, что вызывает в моей душе большее смятение – чудовищный инструмент любви, с которым я имею дело, когда он превращался в волка, или эти дикие, поистине волчьи взгляды на жизнь, которые он высказывал, пока был человеком. Возможно, второе завораживало меня так же как и… Я не стала додумывать эту мысль до конца – она была слишком пугающей»,

«Все его жуткие стороны, как ни странно, лишь прибавляли ему очарования в моих глазах»,

«Супрафизическая трансформация, которую мог совершать Александр, была умопомрачительна. В нем жила древняя тайна, которую лисы уже забыли»,

«Александр был просто рисунком на двери в потустороннее. Теперь эта дверь распахнулась и наружу вырвался тот, что уже долгое время следил за мной сквозь замочную скважину. Передо мной стоял монстр»,

«Благородный и страшный зверь; такого действительно могли бояться северные боги»,

«Он прыгнул, и на секунду мне показалось, что свет закрыла низкая и страшная грозовая туча. А в следующий миг туча рухнула на меня. Мне казалось, что со мной проделали то же самое, что я всю жизнь проделывала с другими».

А вот какие интересные, проштудированные заметки находит Лиса в обиталище Волка (здесь подчеркивания принадлежат самому Волку):

«ФЕНРИР. Это был самый жуткий зверь нордического бестинария, главный герой исландской эсхатологии: сын Локи, огромный волк, которому предстояло пожрать солнце и богов после закрытия северного проекта, после чего наступит Рагнарек».

«Я знала этот рассказ Борхеса «Рагнарек», который поражал меня своей сомнабулической точностью в чем-то главном и страшном. Герой и его знакомый оказываются свидетелями странного шествия богов, возвращающихся из векового изгнания. Столетия дикой и кочевой жизни истребили в них всё человеческое. Один держал ветку, что-то из безхитростной флоры сновидений; другой в широком жесте выбросил вперёд руку с когтями, лик Януса не без опаски поглядывал на кривой клюв Тота. Кто-то из них вдруг разразился победным клекотом, невыносимо резким, не то свища, не то прополаскивая горло».

«Но будет еще сильнейший из всех, имя его назвать я не смею; мало кто ведает, что совершится следом за битвой Одина с Волком»,

«Всё остальное было в том же духе. Большинство бумаг в папке так или иначе относилось к северному мифу. Самое мрачное впечатление на меня произвела черно-белая фотография немецкой подводной лодки «Нагльфар» – так в скандинавской мифологии назывался корабль бога Локи, сделанный из ногтей мертвецов».

Лиса назвала всё это «сновидческим эхом фашизма», я же добавлю к этому тот факт, что действие сна из упомянутого рассказа Борхеса происходит вечером на факультете философии и литературы. Можно ли найти лучшее время и место для мистификаций J? И разве не пронзительна скрытая тут метафора: «сон на факультете философии и литературы»? Сон во сне.

Только это уже не сон, а прорывающаяся из сна глубочайшая реальность. Лиса столкнулась нос к носу с самой скрытой, самой пугающей и потому самой реальной человеческой сутью, – со своей второй, темной натурой.

Сновидческое эхо фашизма… Да, именно так предстает сегодня человеческому (т.е. всё еще преимущественно женскому) бессознательному образ Абсолютного Зла, образ Чудовищ, Монстров, Драконов – убийц и сильных мира сего, впавших в самонадеянность и манию таинственного, жуткого величия. Череда этих грозных образов проходит через всю мировую литературу, где, они, как правило, олицетворяют те необъяснимые в своем происхождении злые силы, в борьбе с которыми неизбежно должно побеждать добро.

Как вы думаете, часто ли эти Монстры Зла думают о покаянии и спасительности Любви? Правильно, не часто, хотя и случается. Эти монстры потому и таковы (или стали таковыми), что далеки или вовсе чужды эманациям Любви или сумели преодолеть в себе Любовь как человеческую квинтэссенцию (преодолеть в смысле «изжить с извлечением силы»). Я специально повторю еще раз эту формулу: изжить с извлечением силы. Ведь Любовь, согласно Пелевину, имеет «совсем иную природу».

Я подошел к решающему моменту моей охоты. Вон, уже близко, скрываясь от читателя и от самого себя в маскараде человеческих и лисьих обликов, затаился этот таинственный, но вездесущий Зверь. Если кто-то из читателей полагает, что ничто звериное его не касается, то ему следует всё же окончательно проснуться прямо здесь-и-сейчас, чтобы далее по жизни не попадать из-за своего духовно-психологического невежества под гипнотическое воздействие различных лисиц, распевающих красивые песни о любви и свободе. Сейчас, для всех желающих приобщиться к доктрине практического реализма, я постараюсь довести эти бессознательные эманации монстриальности, «сновидческого эха фашизма», до сознательного уровня понимания, выразив и зафиксировав их рационально с помощью русского языка, условно поймать его сетью слов. Остальным, не любящим заморачиваться на теоретическом осмыслении реальности, советую пропустить следующую главу.

11. Охота на волков

Я буду говорить сейчас о гендерной природе человека и о его менее всего понимаемой и изученной мужской психической функции, отражающей мужскую физиологию и мужскую генетику. Я буду говорить о той самой «пропасти зла», третьей сверх-нижней чакре (следующей за чакрой Лисы и чакрой Волка) на конце хвоста, где обитает Сверхоборотень или нечто, порождающее энергию и силу, которая в современном языке именуется злой силой, или просто Злом. Вот как его эманации проступают в тексте Пелевина в метафорах:

«Бывает, увидит кто меня, выпучит глаза от вида моей рыжей гордости, а в следующую секунду и сам уже не понимает, что за дрожь его прошибла – ничего ведь нет кругом, только голое поле, над которым ветер крутит сухие листья…»;

«Мы, Лисы, … нащупываем тайные струны человека, а потом, когда они найдены, норовим сыграть на них «Полёт Валькирий», от которого рушится всё здание личности»,

«У Лис есть метод, позволяющий посылать наваждение во все стороны сразу, мгновенно подавляя человеческую волю. При этом мы не настраиваемся на конкретного клиента, а как бы становимся большим и тяжелым камнем, который падает на гладкое озеро «здесь и сейчас», посылая во все стороны рябь, из-за которой у людей мутится в голове. А потом дезориентированный человеческий ум сам хватается за первую предложенную ему соломинку. Не знаю, понятно ли? Называется эта техника «Гроза над Небесным Дворцом».

Эта «загадочная», мужская психическая квинтэссенция с помощью необъяснимой алхимической реакции, трансмутировала в существе Волка до своей магической актуализации – инвольтированный любовью, он научается радикально прекращать любую реальность, которой, выражаясь по-простому и по-русски, наступает… пиздец. Для практической жизни действительно очень полезно порой стряхивать с себя гипноз этих блуждающих и обманчивых иносказаний Ума в Языке, – прекрасных метафор. Всё, знаете ли, лучше всего объясняется посредством простых и близких к телу слов, становится как бы проще и сильнее. Пелевин в этом смысле – дока.

Поэтому также как Любовь есть лишь метафора, отражение женской квинтэссенции, женской физиологии и генетики, женской стороны человека и самой человечности в языке, замутненная множественностью своих смыслов, так и Насилие, как противоположная Любви мужская метафора, есть отражение мужской квинтэссенции, мужской физиологии и генетики, мужской стороны человека в языке, замутненное современными «смыслами» не меньше (разрушение, уничтожение, прекращение и т.д.)

Любовь и Насилие – именно эти два начала, поднимающихся от генетики или «реликтового излучения хвоста» через физиологию до метафорической выраженности в языке, имеют совсем иную по отношению друг к другу, и именно гендерную природу. Их языковые соответствия могут быть выражены следующими простыми цепочками:

Женское = Любовь = Человеческое = Слабость = Инстинкт самосохранения.

Мужское = Насилие = Всякое «Сверх» или «Вне» = Сила = Инстинкт смерти.

Уточнения здесь требуется только два: 1) Мужское определяется и измеряется способностью к Насилию, Женское определяется и измеряется способностью к Любви, 2) Мужское и Женское не есть Мужчина и Женщина, это развившиеся в процессе эволюции и закодированные на генетическом уровне психические проявления пола, присутствующие в каждом человеке и работающие в его жизни в зависимости от их востребованности её обстоятельствами.

В чистом виде Любовь и Насилие в принципе невозможны. Каждый из нас, людей, представляет собой известную смесь этих начал, объединенную бесполым и именно поэтому мутным словом «психика». Дело в том, что там, где утрачивается очевидность и ясность гендерных различий, там утрачивается и ясность вообще, там всё покрывается мутью объединяющих, синтезированных, бесполых, общечеловеческих понятий, предводителем которых выступает великое, выдуманное психологией, «Оно».

Никакие наши выдумки не могут лишить наши основополагающие психические функции гендерного содержания, которые по факту несут на себе преобладающий след мужского или женского начала. Понимание этого позволяет отбросить распространенное заблуждение о том, что Разум по «своей природе» универсален и беспол, что он есть некий особый физиологический проект примирения половых различий, некая бесполая физиологическая функция, стремящаяся стереть естественные полярности изначально гендерной психики. Разум не имеет собственно «своей природы», отличной от природы человека. Разум, друзья мои, безумен точно также как и Пол, как его крайние проявления – Любовь и Насилие. Он способен обслуживать любое из этих гендерных начал, и на деле обслуживает их одновременно. Но рано или поздно Разум познаёт свою двойственность и либо делает сознательный выбор, либо пытается произвести сугубо практический синтез, ловко используя своё знание этих двух началах, в которых, действительно, нечего понимать, кроме их принципиально разной природы и разного предназначения.

Поэтому вопреки распространенному мнению о том, что человеку для психического благополучия необходим гармоничный, «разумный» баланс между его гендерными проявлениями, посмею утверждать обратное: для психического благополучия, исключающего всякую возможность любого рода психических отклонений, а также предполагающего стабильность психики, необходимо если не тотальное, то акцентированное преобладание и подавление одним началом другого, господство одного начала над другим. Чем ближе к паритету находятся женское и мужское начало в человеке, тем более он будет склонен к состоянию психологического дискомфорта и соответствующего ему «ценностного духовного тупика». Ибо все наши ценности есть не что иное, как отражение в Уме и Языке наших гендерных начал и склонностей (без этих гендерных предпочтений ценности вообще формироваться не могут). Высокое-низкое, сильное-слабое, насилие-любовь, мораль господ – мораль рабов и т.д. – всё это другие названия для мужского-женского. Преобладание мужского начала порождает сильную, высокую личность господина (быть аристократом духа – быть господином над любыми проявлениями женского начала). Преобладание женского начала порождает слабую, низкую личность раба. Другими словами: у женщины лучше получается там, где она любит, у мужчины – где он ненавидит.

Разум неизбежно состоится в интересах гендерной природы человека, то есть послужит верой и правдой своему истинному господину – мужскому или женскому телу. Осознавая свои генетические приоритеты, Разум неизбежно станет тем, чем он только и может быть – инструментом, помощником в реализации жизненных, практических задач личности вполне определенного пола. Такая личность, как мужская, так и женская, являет собой прекрасный пример цельной личности, влечения, умозаключения и поступки которой всегда исполнены чистоты пола, всегда конгруэнтны и обаятельны. Наше гендерное, интуитивное ощущение естественным образом возмущает преобладание мужских начал в генетической женщине или женских начал в генетическом мужчине. Гендерное двуличие действует отталкивающе, поскольку гендерно-двуличная личность всегда идёт вразнос. Да и как ей избежать разлада? Тут, как и в современной семье, равенство супругов лишает гендерного счастья обоих. Но этот разлад – лишь подготовка к решающему выбору и размежеванию.

Ничего не поделаешь, но мало кто понимает слова Ницше и его последователей о том, что мужчина – это воин, а жизнь мужчины – это война; что счастье мужчины звучит – «я хочу!», а счастье женщины – «он хочет!»; что женщина создана для «отдохновения воина», а всё остальное – глупость. Насилие мужчины, преодолевшего и подчинившего в себе внутреннюю женщину, всегда чисто и всегда узнаваемо, и полноценно принять его способно только иное в своей природе начало – Любовь. Человек способен обуздать мучительную смесь Насилия и Любви, клокочущую в нём на трудном для постижения генно-физиологическом уровне, только следуя своей преобладающей половине, ибо исчезнуть этой нашей насквозь пронизанной полом генетике и физиологии просто некуда.

Выражаясь философски, пора произвести радикальное расширение понятия пола, уже предпринимавшуюся русским мыслителем Розановым. Человек весь есть только трансформация его пола. Всё, что мы делаем вне пола, якобы «духовно», есть неузнанное половое. И если Фрейд пел всё еще о своём, о женском, то пора уже говорить о мужском, и даже не говорить вовсе, а просто делать. Отрицание же фундаментального различия полов, или утверждение их равноправия, или желание слить их в нечто «единое» – верные признаки половой перверсии, упадка жизненных сил, но именно такие люди (именно с такими противоестественными влечениями) вчера и сегодня творят наблюдаемую нами «культуру».

Сновидческое эхо фашизма – это эманации мужского начала, взыскующего чистоты своего проявления – Насилия, движения духа за существующие пределы бытия, способность к актуализации и проекции в мир неограниченных возможностей небытия. Каждый мужчина хорошо знаком с этими реликтовыми волнами сокрушительной энергии, опирающейся на бездонную пропасть инстинкта смерти, на конечное и изначальное небытие, ничто, пустоту, лежащую в основе всякого бытия. В этом смысле извечное смешение и уравнивание звериного, яростного и злого получает хорошее объяснение. Мужское начало подобно ядерному реактору, источнику безграничной и опасной энергии, источнику вечной молодости духа, поскольку оно непосредственно соприкасается с небытием, способным без ограничений прекращать и порождать любое бытие. Перестать бояться этого «непостижимого» источника зла, смертельного инстинкта, философского камня, признать его, ощутить всю его мощь, воспользоваться им и, наконец, сознательно жить мужественно, – вот ближайшая задача для всех, взыскующих сверхчеловечности. Знания для контролируемого запуска этого мощнейшего, внутреннего, мужского реактора неуклонно копятся и однажды достигнут своей критической массы. Познавание сверхчеловека – так называю я процесс созидания, освоения (фиксации), накопления и передачи этих особых и практических знаний!

Это всесильное, разумно-волевое мужское начало в филогенезе и онтогенезе проявляется труднее и позже всех женских начал самосохранения и удовольствия. Оно выглядит как более молодая психическая функция, трудно вызревающая даже в самых лучших мужских организмах (достаточно указать на возникновение патриархальности и психо-физическое развитие мальчиков). Этим же движением осознаваемых мужских начал психики следует в помощь Ницше объяснять такой феномен как рессентимент, который есть проявление нового уровня неотступно набирающего силу мужского начала в еще преобладающей женской психике (после чего рабы и женщины становятся способными порождать ценности, требовать свободы и даже умирать за неё). История человечества – это всё еще женская история, история преобладающе женской психики, направленной на самосохранение и комфорт. Вся история «мужского мира» – это почивание на лаврах весьма незначительного проявления мужской психической функции, выражавшейся в основном бессознательно. В женском мире и психике мужскому началу, злой сути, злой натуре, способной к тотальному Насилию и Смерти, не нужен весь его бездонный потенциал, чтобы преобладать и господствовать. Даже известные воины и властители, все эти Александры, Цезари, Наполеоны лишь в небольшой дозе исторгли из себя в мир возможности мужского властного злоеволия, сверхсмертоносного сверхбеспредела. Последний всемирно-исторический всплеск этого гендерного движения в силу своей несвоевременности и слабости был задушен в ходе Второй Мировой Войны. Известный нам исторический фашизм тоже успел явить миру свой «необъяснимый» звериный оскал, однако так и не раскрылся, не состоялся во всей своей взыскующей чистоте. Именно поэтому он обязательно вернётся, но еще «страшнее» предшествующего, с еще большей «злой силой». Современный, внутренний «психофашист» ждёт и подрастает, чтобы в новых формах продолжить внутреннюю человеческую неизбежность – разумную дорогу зла и насилия, пролегающую в поле сознания смерти и небытия.

Скажу больше: всё великое, человеческое Созидание и Творчество, как вынашивание и рождение плода, – есть лишь вторичная и женская деятельность, основанная на первичной мужской способности уничтожать прежние и ограничивающие пределы бытия, оплодотворяя бытие к новому бытию. И чем более необузданным, поразительным и великим является Созидание и Творчество, тем более глубоко оно опирается на зло и насилие.

В будущем, еще более мужском мире, законы будут анти-либеральны, иерархичны и очень жестоки. Тот, кто не поймет необходимости взять на себя всю полноту зла и насилия, имманентного мужскому началу, кто не сможет принять на себя трагическую и дикую с точки зрения современной гуманности миссию Волка-фашиста, тот в своей неравной и бессмысленной борьбе против него с необходимостью станет его жертвой, и он придет к нему в роли палача.

Не стоит понимать мои слова примитивно. Не в среде националистов или преступных авторитетов увидим мы настоящих будущих повелителей, готовых к ужасным экспериментам в рамках естественной актуализации своей сути. По ту сторону коллективистских идеологий и банального криминала, по ту сторону добра и зла, в полуденный час слияния мужской воли и разума снимут Волки свои темные, пока еще лишь внутренние маски. Они вооружатся ласкающим руки оружием и простыми, но сильными словами: не о свободе, этом тумане для рабов, не о любви, этом обмане для женщин, но о господстве, утверждающем мужское колесо небытия-бытия. Они выстроятся в суровую и беспощадную (прежде всего к самим себе) иерархию и начнут окончательно выстраивать по её подобию весь мир. Это будет похоже, выражаясь словами Пелевина, на «цепную алхимическую реакцию». Они появятся неожиданно и внезапно, как властный факт, но они будут не злы и не жестоки сами по себе. Разве Волк-Александр зол и жесток? Их Насилие будет спокойно и холодно, иронично и ритуально, естественно и благородно.

«Каждый пустой орех хочет быть расколот» (Ницше), или оплодотворён. Каждая Лиса и есть такой пустой орех. Его колкой или оплодотворением займется Волк, «страшный» в своей реальности персонаж заката гуманистической цивилизации, обретающий сейчас свое грозное рождение в текстах всевозможных оборотней. Пример Ницше в этом смысле – наилучшая демонстрация моих мыслей. Все его тексты и поразительные философские достижения могут быть объяснены этим полу-сознательным, гендерным психическим движением, взысканием собственной мужественности, прорывавшейся к господству сквозь преобладающую женскую реальность. Дорога Ницше уже в скором времени будет радикально продолжена теми, кто без страха взглянет в глаза источнику своего мужества и осознает его природу и задачи. Избавиться от всех современных духовно-ценностно-лингвистических тупиков, упирающихся в небытие, как общую точку разрыва, прекращения и возникновения всего и вся, можно лишь одним способом – самому стать его источником. Мужество – это быть источником небытия, от которого веет насилием, злом, свершениями и тревогой во всей их мощи и непредсказуемости. Оно ведет не к фантазийной свободе, а к естественному для него господству, мощи, власти. Постичь или уверовать в это, принять такое истое мужество как первичный факт и главный смысл своего бытия и начать действовать сообразно этому, – только здесь на деле пролегает путь ко всякому высшему бытию, а с ним также к любви и благу, только здесь возможно «сердце, которое попало под власть зла, а потом вернулось к добру». Все великие вещи, словно дикие звери, ласкаются и лежат у ног всякого будущего обладателя такого мужественного сердца.

Итак, Волк, Зверь, как тайный облик нашего Оборотня, выслежен и теперь мне, как охотнику, загнавшего добычу в тир, под выстрел, остается лишь определить его судьбу.

Дослушаем сначала мнение Борхеса, прочитанное Лисой среди заметок Волка:

«И тут мы поняли, что «!идёт их последняя карта!, они !хитры, слепы и жестоки, как матёрые звери в облаве!, и – !ДАЙ МЫ ВОЛЮ СТРАХУ ИЛИ СОСТРАДАНИЮ – ОНИ НАС УНИЧТОЖАТ! И тогда мы выхватили по увесистому револьверу и С НАСЛАЖДЕНИЕМ ПРИСТРЕЛИЛИ БОГОВ» (вся пунктуация и шрифты – Волка).

Хорошо еще, что всяким Борхесам такое может только сниться. Кто желает вместе с Борхесом-Лисой пристрелить этих поганых волков, тот должен не иначе как пустить пулю себе в лоб или разбить этот свой лоб о стену, как это делает герой известной пьесы «Косметика для врага». Волк – это неотъемлемая и, сдается мне, центральная часть Оборотня, поэтому, убивая его, мы неизбежно убиваем самого Человека.

Не будем же неблагодарными: именно Волк извечно выручает Лису. Внешне – когда он спасает её, загнанную, от конных милиционеров, внутренне – когда лишением девственности он освобождает её для познания «истинной любви» :-), и вообще – именно Волк своей реальностью придает реальность Лисе.

Лично я не стану убивать Волка, и предпочту в слове «охота» другой его смысл. Хотеть быть Волком, желать волчьего сердца для великих свершений или просто для нормальной и цельной жизни, перестать держать своего внутреннего Волка на голодном пайке, перестать охотиться на того, кто сам есть символ охоты, – вот единственный, реальный и достойный мужской выбор. Я отпускаю Волка.

12. Охота на Пелевина.

Располюсовывая, располовинивая себя на Лису и Волка, Пелевин… охотится на самого себя. Таким оригинальным способом он сам себя постигает, учит и даже имеет. Надобно хорошо знать, что постижение своего мужского и женского есть необходимейший этап в любом духовном познании. И это познание отнюдь не конфликта, как столкновения равнозначных начал, а познание их естественных взаимоотношений, иерархии между двумя способами бытия, между практикой и теорией, между делом и словом.

О мировоззрении Лисы я сказал предостаточно, так что давайте ещё немного приобщимся к чисто мужской доктрине практического реализма, которой придерживается всякий Волк:

«Это палец. О том, что он есть, рассуждать не надо. Он и так перед глазами. На него достаточно просто указать пальцем»,

«Не попрекай меня необразованностью. Мои знания относятся к другой области, практической, и поэтому они гораздо ценнее твоих, теоретических»,

«Я бумаг не люблю. На бумаге оно всегда хорошо выходит, а в жизни…сам видишь»,

«Превращаясь в волка, Александр терял способность разговаривать»,

«Я прагматик. Моё дело нефть пустить»,

«Потому что потерять Образ Божий, стать волком и не иметь денег – невыносимо и немыслимо, и такого не допустит Господь, от которого я отрёкся»J,

«Мужчина куда ближе к животным во всех своих проявлениях: издаваемых запахах и звуках, типе телесности и методах борьбы за личное счастье».

Практический реализм выражается в приоритете опыта и ощущений, основанных на реальном соприкосновении с внешним миром, над любыми внутренними, всегда вторичными инсинуациями мыслей и чувств:

«Чудеса с давних пор настраивают меня на ироничный, чтобы не сказать презрительный лад»,

«Читать мысли нельзя, этого никто не умеет. Потому что ничего похожего на отпечатанный текст ни у кого в голове нет. А ту непрекращающуюся мыслительную рябь, которая проходит по уму, мало кто способен заметить даже в себе. Поэтому читать чужие мысли – все равно, что разбирать написанное по мутной воде вилами в руке сумасшедшего»,

«Если всё самое важное заключается в нас самих, то зачем же был бы нужен внешний мир? Если он не способен тебя ничем удивить, то, конечно, достаточно сидеть у стены на пыльном коврике для медитации, отталкивая набегающие мысли, как пловец мертвых медуз. Ставя крест на внешнем мире, ты ставишь крест и на самом себе. В мире есть еще много золотых рыбок…»,

Я предлагаю всем охотникам хорошо запомнить эту живительную формулу-метафору практического реализма: «В этом мире есть ещё много золотых рыбок». Так звучит девиз продолжающейся жизни с её главным качеством – будущностью, постоянной охотой. Пелевину – огромная благодарность за такую позицию, совпадающую с позицией Ницше и отвергающую всякую усталость и творческий тупик постмодернизма:

«Есть тысячи троп, по которым еще никогда не ходили, тысячи здоровий и островов жизни. Все еще не исчерпаны и не открыты человек и земля человека.

Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит новая весть.

Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него – сверхчеловек.

Поистине, местом выздоровления должна еще стать земля! И уже веет вокруг нее новым благоуханием, приносящим исцеление, – и новой надеждой!»

Практическому реализму с его приматом прямого действия (Волку) сегодня противостоит полчище женского словоблудия, текстов, Лис. Писательство, графоманство как таковое (здесь я не делаю исключения и для себя) является проявлением именно женской психической функции, отражающую недостаточность сил для действия, сублимирующей действие в словоблудие. Деррида: «Стиль или неповторимая словесная экзальтация есть сугубо Женское, а наивернейшим проявлением Женского является Текст. Пишет всегда женщина и пишется именно женщина. И, сама того не понимая, каждым актом писательства Женщина кастрирует Мужчину».

Vagina dentatа. Выражаясь словами как раз уже кастрированного Александра, который потерял охоту к сексу, поскольку у него на причинном месте вырос коготь: «Что страшнее атомной бомбы? Пизда с зубами!» Такие вот развесёлые символы современности и изощренные способы кастрации. Очень важно видеть и понимать эту тенденцию современности, когда мужские начала начинают повсеместно и активно проступать в особях женского пола. Однако всё мужское проявляется в женщине как симулякр, притворство, копирование и подражательство мужскому, т.е. всегда как отражённое, не подлинное, ей не соответствующее, и потому не приносящее ей счастья. Для насилия или для любви надо быть рожденным в соответствующем поле. «Прав был Чехов – женская душа по своей природе – пустой сосуд, который заполняют печали и радости любимого».

Практический реализм Пелевина, как сугубо мужская идеология силы и здравого смысла, утверждается именно Волком, потому что (еще и еще раз) восприятие трансформации, которым пользуется этот Оборотень неизмеримо превосходит трансформацию восприятия, которым пользуется Лиса. Реально лишь изменение реальности, в том числе своей собственной природы. «Мужчина должен сначала одурачить, убедить себя, и только тогда он становится способным убеждать других. Он честнее – ибо верит в то, что делает. Женщина же в глубине не верит в то, что творит». Мужское начало вообще делает всё проще и чище, подобно тому, как «становятся проще и чище слова в детской книжке, набранные крупным шрифтом».

Притворство же Лисы/Писателя для Волка/Деятеля, видящего её насквозь, выглядит смешным и мучительным. Именно оно приводит в итоге к бессилию, раскаянью и пустоте, закамуфлированной любовью. У Лисы нет той волчьей силы, того «огромного количества мужской энергии», черпаемой из бесконечного источника инстинкта смерти, которая позволила бы ей превратить свою выдумку в действительность, которая позволила бы ей «убедить саму себя в реальности своих выкладок». Вот почему внушаемые Лисой иллюзии, приводят только к ослаблению и печальным духовным последствиям как для неё самой, так и для всех тех существ, на которые она направляет свою недостаточно сильную энергию обмана:

«Когда Любовь, мировая женская суть, убивает чистого зверя в мужчине, превращая Волка в Собаку, у этой собаки в глазах остается странное спокойствие, в котором отчаянье уравновешенно яростью»,

«Только сейчас я понял, в чем смысл сказки Аленький цветочек. Любовь не преображает, она просто срывает маски. Я думал, что я принц. А оказалось… Вот она, моя душа»,

«Был такой большой, серый, грубый. Собирался солнце сожрать. И сожрал бы, наверное. А теперь лежит у моих ног мирная черная собачка, спокойная и тихая, и просит над ней не подтрунивать. Вот оно – облагораживающее влияние хранительницы очага. Отсюда и пошли цивилизация и культура. А ведь я даже и не предполагала, что могу оказаться в этой роли»,

«- И как я, русский офицер, дошел до такой жизни?

- Да ладно тебе, какой ты русский офицер? Так, бригадир мокрушников.

- Вот оттого то у меня и все проблемы, что ты меня любишь.

Эти слова были чистой правдой».

Пелевин с мужской прямотой заявляет, что Любовь есть самовнушенное Притворство, высшая форма женского притворства, обессиливающий обман, женский опиум для мужского начала. Послушайте Лису еще раз и внимательно: «Наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться. А если моя сущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлинной искренности (Любви? – Д.Ф.) для меня лежит через притворство». Витальна ли Любовь для женщины? Пусть каждая женщина сама себе ответит на этот вопрос:-).

Алхимическая реакция – прививка женской Любви к мужскому, дикому дереву Насилия (или наоборот, в зависимости от пола) – есть извечная тема духовных исканий и… психической неустойчивости человека. Вариантов последствий здесь масса, от кастрации до поэзии :-), но надо признать, что без этой алхимии жизнь человека невозможна: в своих гендерных крайностях человек погибает очень быстро от само-уничтожения или от само-разложения. Тот же Ницше прекрасно это понимал, говоря о высшем человеке как о «звере изворотливом и хищном, обреченном лгать…», или «не в том опасность для сильного, что станет он добрым, а в том, что стает он наглым и разрушителем». Однако стоит всё же осознать, что Любовь для мужчины есть побочный, женский подвой, а Насилие – тот самый дичок, который питает привитое дерево, и что сила человека любого пола в практической жизни определяется всё же его способностью к Насилию. Способность же к Любви всегда лишь следует этой первичной мужской способности. Иерархия здесь очевидна: слабые особи и любят слабо. Состояние Любви приходит к мужчине только на его уровне силы и только как отдохновение, как актуализация его женского подвоя на вершине достигнутого им максимума. Любовь для мужчины есть тот женский ограничитель, тот психологический фиксатор, который проявляет его силовой или витальный уровень в данный период его становления. Рим, дошедший до пределов своей тогдашней способности к насилию, неминуемо должен был завершиться христианской доктриной Любви, а также и восстанием рабов, потому что Любовь есть женский психический механизм пребывания, завершения, фиксации, расцвета и увядания некоего периода возрастания силы человеческой психики, основанного на актуализации её мужских начал. Но для движения дальше неизбывно потребуется новое мужское усилие, новое начало, новое Насилие, и, прежде всего, над самим собой. Ницше: «Да, эту тайну поведала мне сама жизнь, имя которой, сдается мне, – женщина. «Смотри, – говорила она, – я всегда должна преодолевать самое себя! Иначе я умру. Я, жизнь, есть борьба, и становление, и цель, и противоречие целей; ах, кто угадывает мое сердце, угадывает также, какими кривыми путями и диковинными странами я должна идти! Чтобы ни создавала я и как бы ни любила я созданное, – скоро должна я стать противницей ему и моей любви: так хочет моя воля к жизни, моя воля к власти».

Доктрина практического реализма в духе Ницше настаивает на необходимости именно продолжительности, а не силы высших состояний. Именно продолжительность нового уровня силы составляет суть любого духовного достижения. Вот как об этом превосходно и совершенно иными словами сказал Виктор Пелевин:

«Надо постоянно видеть свои истины. Понимать их вновь и вновь. Обычно, если ты что-то понял, ты уже никогда не сумеешь понять это снова именно потому, что ты все как бы уже знаешь. А в истине нет ничего такого, что можно понять раз и навсегда. И когда мы думаем, что поняли, мы уже снова потеряли. Понимать надо вновь и вновь, секунда за секундой, непрерывно. Очень мало кто на это способен. Если ты что-то понял, то это не значит, что ты будешь понимать это через два дня. У тебя останутся мертвые корки слов, а ты будешь думать, что в них по-прежнему что-то завернуто. Так думают все люди, они всерьез верят, что у них есть духовные сокровища и священные тексты».

Вот еще раз и опять другими словами та же формула: «На волчью метаморфозу тратилось огромное количество энергии – куда больше, чем расходовали на клиента мы, лисы. Из-за этого волки не могли долго оставаться в зверином теле». «Волком он мог быть только короткое время, а собакой – сколько угодно».

Но не Оборотень-Волк как потенциальный Сверхоборотень, а именно умалённый любовью Волк, превращаясь в позорного Пса (насмешника и разрушителя), страшен в своем практическом реализме, научаясь реально и радикально прекращать любую реальность, в том числе и свою:

«– С собой я это сделал в первую очередь. Сразу после лампочки. Иначе какой я Пиздец?

Речь шла о серьезном метафизическом акте,

–А как ты это делаешь? (имеется в виду Пиздец – Д.Ф.)

– Это как секс, только наоборот. Трудно объяснить. Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Хотя руки тут ни при чем – дело, сама понимаешь, в хвосте. Мне даже смотреть не надо. Задуматься достаточно. Но в детали я пока не вник…»

В позиции «наоборот» к сексуальному инстинкту находится именно инстинкт смерти, танатос, мужское начало, вникнуть в магические детали актуализации которого в человеческой психике еще лишь предстоит тем, кто продолжает познавать сверхчеловека.

Итак, вот вам еще один способ охоты на волков, чисто женский, весьма опасный и чреватый непредсказуемыми последствиями: Lovушка для Волков под названием Любовь. Только не думайте, что я претендую на исчерпывающее описание внутренней алхимии кастрации мужчины любовью. Я лишь подтверждаю блестящую точность этой формулы. Давайте еще раз поближе рассмотрим эту лисью lovушку:

«Когда долго смотришь в глубь себя, понимаешь, что там ничего нет. Как можно чего-то хотеть для этого ничего? Если разобраться, нигде нет ничего настоящего. Есть только тот выбор, которым ты заполняешь пустоту. И Сверхоборотень – это тоже пустота, которую можно заполнить чем угодно. И когда ты радуешься за другого, ты заполняешь пустоту любовью. Если тебе нужен смысл жизни, то лучшего тебе не найти. Только не забывай, что и любовь такая же пустота, как и всё остальное. К этой пустоте ничего не может прилипнуть. Её ничего не может коснуться, потому что стоит убрать то, чем её заполнили, и она снова станет такой как раньше».

Попадаться в эту lovушку или нет, – пусть каждый Волк решает для себя сам. А удачливые Лисы пусть охраняют свою добычу с видом часового у порохового склада, ибо каждый истый мужчина есть что-то вроде динамита. Тем же, кто никак не может понять эту мужскую близость к безграничной энергии инстинкта смерти, энергии небытия, как источнике вечно ребячливого/молодого и сокрушительного мужского духа, предлагаю поразмышлять о последних мужских игрушках – ядерном оружии и космических полётах. Может тогда блеснут перед вами новые мужские истины о том, что Женщина уже не «самая опасная игрушка» (Ницше) и что даже с зубами в одном месте она отнюдь не «страшнее атомной бомбы». Послушай, Виктор, внимательно.

Эти «хитро-мудрые» и «сами не понимающие над чем смеющиеся» Лисицы не так страшны, как хотят казаться. Судьба их незавидна. Ни забеременеть, ни доставить мужчине удовольствие они, увы, не могут, а смех их никого не может убить. Ни один Волк не станет воспринимать их всерьез, ну разве только ради известных удовольствий :-). Бесконечное притворство заведомо подточило их силы, и путь их теперь лежит лишь в иные миры (ну или в старость, усталость духа). Пусть перед дорожкой туда они еще немного послушают того, кого никогда не хотели слушать, потому что никогда не могли понять – Фридриха Ницше:

«Зажав нос, шёл я, негодующий, через все вчера и сегодня: поистине, дурно пахнут пишущим отребьем все вчера и сегодня! Как калека, ставший глухим, слепым и немым, так жил я долго, чтобы не жить вместе с властвующим, пишущим и веселящимся отребьем», ибо «странно звучит моё слово для всех чернильных рыб и лисиц пера, и когда жил я у них, я жил над ними. Оттого и невзлюбили они меня. Лёд в смехе их».

Лиса – это состояние духовного тупика, неустойчивого равновесия между Волком и бесхвостой обезьяной. Суть этого переходного состояния – ускользание от самого себя и от любых возможных оснований. Поэтому для Лисы всегда актуален вопрос «Что делать дальше?», звучащий в каждом её тексте. А поскольку смысл и цель любой сути – это утверждение себя и своего образа жизни, я сейчас точно отвечу на вопрос об истинных устремлениях Пелевина и подобных ему Лисиц. Их цель и смысл – это демонстрация и трансляция миру собственной лисьей безосновательности и пустоты, не способной к наполнению или золочению себя ни собственными, ни чужими смыслами.

Сам Пелевин прекрасно постиг две простейшие гендерные составляющие человеческой сути, а также собственную тупиковую «ситуацию Лисы». Последствие такого познания – точка духовной бифуркации. Теперь Виктору предстоит тот самый, решительный выбор, который определит всё его дальнейшее творчество. Либо он (подобно Ницше) слушает своего Волка, пишет свой последний, сугубо мужской, монстриальный и потому сегодня никому непонятный и ненужный текст, т.е. заменяет бесконечную женскую тему пустоты единственно следующей из неё мужской темой грозного, сверхчеловеческого смысла, а затем, как и подобает истому мужчине, умолкает и действует. Либо он слушает свою Лису, следует за своей метанойей (искусственной или искренней, тут уж всё равно), и впадает в бесконечное повторение уже известного, женского, превращаясь в бесхвостую обезьяну и умолкая уже по-другому: прекращая существовать как значимый творец, который пребывает на самом пике практического дискурса о человеке. Именно такую тишину и слух к ней я имел в виду во вступительных признаниях к этому своему опусу.

В том, что он Виктор давно обернулся в Лису, в супер-продвинутую креатуру, никаких сомнений нет, – достаточно почувствовать, как автор нежно любит свою героиню. С волчьим хвостом и любовью в сердце можно быть только той, чья чакра расположена как раз между ними, – Лисой, двуполым Оборотнем, двуликим Янусом, влюбчивым Демоном. Однако всякая двуликость, двуполость, андрогинность есть отсутствие мужского преобладания, лишь хитрая клетка для Волка, лишь усиленное женское. Отсюда вся пелевинская театральность, притворство, непрекращающийся маскарад с целью скрыть свою неизживаемую женскую суть – пустоту, лишенность, болезнь (как отсутствие реального плода, ребенка). Это похоже на известное в психоанализе поведение невротика в начале терапии – амбивалентное, проникнутое страхом, что аналитик поймет подлинный характер его проблем, и потому подставляющему вместо них то одну, то другую фальшивку о себе, или ищущий с аналитиком близости как лучшего способа ввести его относительно себя в заблуждение.

Но таких Лисиц, которые слышат две песни сразу, уже пруд пруди. Будут ли Волки? Произойдет ли трансформация Виктора-Лисы в Волка или станет он охотником на него – вот в чем главный его вопрос.

Пока же Лиса всё еще спрашивает себя так: «А было ли превращение Александра в Волка реальным?» Даже после лишения девственности, она с трудом верит в произошедшее, никак не может осознать иную, мужскую реальность, проступающую сквозь привычное и тотальное женское притворство. Что тут поделаешь? Женская половина Пелевина, как ей и положено, всё-таки сомневается, оставляя себе пространство для гендерных маневров. Отсюда идёт и вся пелевинская ирония по поводу «мужского шовинизма». У меня же таких сомнений нет. Мне остается только вместе с Волком-Александром в очередной раз пристыдить и одновременно восхититься нашей милой Лисой, интуитивно и непосредственно обращаясь к её сокровенному, чисто женскому началу: «Милая, мы понимаем, что ты одним глазком смотришь на палку, а другим на того, кто её кидает. Достаточно бросить тебе пару палок, чтобы увидеть твоё очаровательное косоглазие. Существо ты красивое и несильное, и тебе, конечно, хочется не только усовершенствовать душу, но и пожить немного. Поверь: такая ты нам и нравишься, только на такую у нас и есть охота».

Не станем же отныне вместе с лисами пытаться искажать реальность, задавая вопросы о реальности чего бы то ни было, и особенно волков. Говорить надо как есть: волки есть, и потому на них есть охота. Только словами настоящего, дикого волка, как и любую реальность, не поймать. Охотник должен реально охотиться на волка, быть охочим до него.

13. Россия глазами Оборотней.

Если Лиса есть прирожденная либералка, и соответственно этому имеющая космополитический образ жизни, мыслей и убеждений, то Волк есть прирожденный авторитарист, и, соответственно этому, имеющий образ жизни, мысли и убеждения патриота. Я хочу сейчас продемонстрировать, как образ Родины, которым оперирует личность (хотя бы и в своих выдумках или шутках), является одним из простейших способов постичь её преобладающую гендерную природу.

Посмотрите на Россию глазами Лисы А Хули:

«Любимой русской сказкой Волка была «Крошечка-Хаврошечка»… Сказка оказалась довольно грустной. В сказке была непонятная правда о чем-то самом печальном и таинственной в русской жизни. Сколько раз уже резали эту безответную корову. И сколько раз она возвращалась то волшебной яблоней, то целым вишневым садом. Вот только куда подевались яблоки? Не найдешь. Разве позвонить в офис «КУКИС-ЮКИС- ЮКСИ-ПУКС»…»

«Пёстрая корова! Мне ведь известно, кто ты такая. Ты – это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды, прадеды, и раньше, раньше… Ты – душа всех тех, кто умер с верой в счастье, которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не ради чего-то, а ради самих себя. И знаешь, каково нам глотать пахнущее нефтью сашими и делать вид, что мы не замечаем, как тают под ногами последние льдины? Притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шёл народ, кончающийся нами? Получается, на самом деле жила только ты, пёстрая корова. У тебя было ради кого жить, а у нас нет… У тебя были мы, а у нас никого, кроме самих себя. Но сейчас тебе также плохо, как и нам, потому что ты больше не можешь прорасти для своей Хаврошечки яблоней. Ты можешь только дать позорным волкам нефти, чтобы кукис-юкис-юкси-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф охраны откатил парикмахеру, парикмахер повару, повар шоферу, а шофер нанял твою Хаврошечку на час за полторасата баксов… И когда твоя Хаврошечка отоспится после анального секса и отгонит всем своим мусорам и бандитам, вот тогда, может быть, у неё хватит на яблоко, которым ты так хотела для неё стать, пёстрая корова…»

«Все мы выли, подняв лица к луне, выли и плакали о себе, о своей ни на что не похожей стране, о жалкой жизни, глупой смерти и заветном полтиннике за баррель…»

«…Жизнь русского мачо похожа на перманентный спиритический сеанс: пока тело купается в роскоши, душа мотает срок на зоне».

«… Порядочных людей нет, одни гэбэшные вертухаи да журналисты-спинтрии, специализирующиеся на пропаганде либеральных ценностей»,

Из песни слов не выкинешь. Говоря кратко, Россия для Лисы – это смешной детектив под названием «Оборотни в погонах» или психоаналитическое исследование «Гомофобия русских». Хорошо всё-таки, что Лиса осознает, что ей «не нужно писать книгу о России». «Какой из меня Солженицын в Ясной поляне?», – спрашивает он и смеется.

Но что заставляет Лису так часто упоминать о нелюбимых вещах? На мой взгляд, причины этой склонности лежат в глубоком нравственном надломе, проступающем в романе в виде исповедально-ёрнического и злорадного настроения, которое неотступно преследует всякого двуличного человека или … человека без Родины. Этот тип человека характеризуется космополитической, амбивалентной, проституированной эклектикой взглядов, сообразной выбираемым занятиям в жизни, пренебрежительно-циничным отношением к собственным корням и, как следствие, к самому себе, потерявшемуся, болезненно утрачивающему твёрдую почву под ногами. Он беспрерывно толкует о свободе, и кажется воистину свободным от всего. Но и ни для чего, поэтому он только и может теперь, что смеяться. Этот человек, как правило, не связывает своего будущего со своим прошлым, не почитает судеб своих предков и уклоняется от воспитания детей.

Тема преемственности поколений и неразрывной связи времен, тема крови всегда следует теме Родины, как языковой метафоры мужской психической функции, но всему творчеству Пелевина она неизбывно чужда и присутствует только в негативном смысле: «а на хрена вообще эти предки и детки»? Иного нельзя ожидать от притварного, «бессмертного» существа с бесплодным хуеулавливателем, которое существует лишь в своих собственных книжках. Отсутствие репродуктивной системы лишает живое существо пола, а вместе с ним смерти и жизни, а вместе с ними и реальности. Кому не предстоит рожать и умирать, тот может жить лишь вне конкретной исторической реальности, в иллюзиях или «иных мирах», куда и отправляется наша милая Лисичка после своего героического велосипедного прыжка с трамплина. Она, как и все её удачливые предшественницы, в конце концов, бесследно исчезает в своем Радужном потоке, в котором нет места «этому крохотному городу, с оставшимся в нем Александром» (которого она, впрочем, тоже хотела бы прихватить с собой :-)).

Возвращаясь на землю, где уже замолкает бесплодное эхо лисьего смеха, не имеющего ничего общего с настоящим, мужским смехом Заратустры, которым убивают, хочу поделиться своими наблюдениями мировоззрения многих известных мне интеллектуалок, которое, на мой взгляд, более или менее совпадает с мировоззрением Лисы А Хули. У всех у них я неизменно находил навязчивую идею покинуть свою «несовершенную» Родину, которую они с радостью воплощают при первой же реальной, в смысле обеспеченнойJ, возможности. Но и при отсутствии таковой они всё равно придумали себе исход – «внутренняя эмиграция». А Хули из родного Китая свалила в Россию, потом справлялась у сестрички И как свалить в Англию, и в конце концов эмигрирует-таки в Радужный поток. Впрочем, в женщине генетически закреплена программа смены дома после достижения зрелости, и ей по своей поверхностной и материнской природе свойственно стремиться туда, где есть достаток и обеспеченность.

Мужчина же всегда тверд и крепко связан с родной землей. Поэтому Россия глазами Оборотня-Александра выглядит совсем иначе. Он ищет ей служения на благо её народа и справедливости, пусть и понимаемой на свой волчий лад. Он стремится всеми своими силами и помыслами навести порядок и переломить трудную ситуацию в сторону интересов своей страны, рассматривая её в качестве собственного первичного и последнего смысла, не понимая своего существования вне её судьбы. Он романтик своей страны, свежая, искренняя и сильная душа, не замороченная космополитическим «дискурсом французских попугаев». «Всё-таки какой ребенок, подумала Лиса с нежностью, которой сама еще не осознавала, какой смешной мальчишка». «Эй, женщина, найди же в мужчине дитя» (Ницше). Именно Александру принадлежат слова о том, что «в России перебоев с историей не предвидится», или эти: «По отрасли почти все скважины на четвёртом цикле. Если на пятый не выйдем, атлантисты из нас за два года бандустан сделают».

Не станем забывать – и это тоже Пелевин, его, так сказать, вторая половина. Та самая, которая вопреки первой, притворной, лисьей, говорит о России и такие проникновенные вещи:

«Любовь и есть извечная русская беда, убившая русского зверя, превратившая его в собаку, у которой в глазах осталось лишь отчаянье, уравновешенное яростью».

Да-да, именно эта христианско-женская мифологема любви, гипертрофированная и доведенная русским самосознанием до внутреннего витального центра (вспомним еще раз практику хвост пустоты, когда идеальная духовная конструкция «истинной любви» сознательно загоняется в генетическую структуру – хвост), превратила и продолжает превращать всю русскую культурную самобытность в свою собственную пародию. Имя этой пародии на Северного Волка Фенрира – Пёс по имени Пиздец. И шутка эта совсем не смешна, ведь «имя есть суггестивная команда самовнушения, которая в предельно концентрированной форме содержит весь жизненный сценарий», то есть всё будущее этой страны (и, боюсь:-), не только этой).

«Пёс-Пиздец, собака с пятью лапами. Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем наступает …» … он самый и наступает. Браво, Виктор!

Сейчас, когда я пишу эти строчки, сидя в центре алтаря жертвоприношений в пекинском Храме Земли, я хочу предельно коротко отозваться на интенсивность не только российской, но еще и китайской, а также всемирно-исторической темы в последнем романе Виктора Пелевина. Кратко суть этой темы выражена здесь:

«В древнем Китае жили люди высокого духа»,

«Какие люди были тогда вокруг! А сейчас – разве способен кто-то понять смысл моих слов? Все, все ушли в высшие миры. Даже из сострадания никто не хочет больше рождаться в этом адском лабиринте, и я брожу тут одна в потемках…»

Дорогой, Виктор! Ты вовсе не один. И ты вовсе не Один. Не унывай, мы с тобой, слава богу, душою не из Китая, а из России, и потому вера наша весьма близка. Как сказал мне тут один мой знакомый китайский коммунист (и потому тоже близкий нам по духу оборотень, который, кажется, был Шакалом): «Ни Конфуцию, ни махаяне, ни хинаяне, мы ни хуя не верим. У нас одна вера – в себя». А что касается смысла твоих слов, то, извини, но он требует порою растолкования еще и тебе самому :-).

Ну что ты, в самом деле, что за лисьи вопросы: «Куда идёт человечество? Кто ведёт его? Что случится на земле через полвека? Век?» Или: «Непонятно здесь вот что – кто эти мячи (первоначальные и новые мысли – Д.Ф.) подает?» Слушай лучше внутри своего Волка или Ивана Не-китаева. Великое русское «Авось!» и великий русский «Пиздец!», – вот чем закончится человеческая история. Мы наступим пустоте раньше, чем она наступит нам, и для этого нам не понадобятся все эти выдумки, внушения, превращения и супрафизические сдвиги. Для того, чтобы прекратить лампочку, муху, политтехнолога, себя, мир и т.д. мужчине достаточно взять в руки подходящее оружие, как воплощение своей сути. By the way, для женщины, и прежде всего внутренней, хорошо подходит плётка :-). Мне ли тебя учить?

14. Вместо эпилога: Хвост пустоты или всем Пиздец.

Интереснейший морок под названием «Священная книга оборотня» очень точно отражается в простой русской сказке об аленьком цветочке, которая в свою очередь является лишь «метафорой того, как женщина открывает звериную суть мужчины и осознает свою власть над этим зверем».

В свете этого простого понимания моё утверждение о природе автора как двуединого лисьего и волчьего облика не настолько банально, как кому-то может показаться. И, конечно, не мне с моим топорно-психоаналитическим или реально-практическим методом познания судить о том, чего больше в конкретном Оборотне – Лисы или Волка, какую из своих ипостасей он больше любит, а какую боится. Судите лучше сами:

Волк – Лисе: «В тебе что, нет страха перед звериным в мужчине? Перед мужским в звере? Звериная суть мужчины, ужас первого соития… Ведь это такие страшные вещи. Мне самому, если хочешь знать, страшно бывает глядеть в эти бездны…»

Я лучше расскажу читателям одну малоизвестную, 100% правдивую историю о том, как всем известный писатель Виктор Пелевин в молодости на загородной базе со своими приятелями, наевшись псилобицидных грибов в духе а-ля-Кастанеда, вышел на четвереньках из домика и укусил в прямом смысле немецкую овчарку, от которой все там шарахались. На следующий день, когда Виктор вышел во двор, собака, увидев его, забилась далеко в свой в вольер, что было совсем на нее не похоже.

Не стану поэтому в очередной раз убеждать недоверчивых читателей, что «существование Оборотней намного реальнее человеческого». Наблюдая пышный и живой набор их сугубо человеческих черт (любовь, обиды, ревность, красование, ожидания и т.д.), представленных в романе, ни у кого не должно оставаться на этот счет сомнений. В конце концов, Оборотни всё же еще и люди, а значит, им пока не престало быть Гостями на празднике Бон.

«Ну что ж! – сказал тут Виктору Заратустра. – Тебе бы следовало увидеть и моих зверей, орла моего и змею мою, – равных им не существует теперь на земле. Самое гордое животное, какое есть под солнцем, и самое умное животное, какое есть под солнцем, – они отправились разведать, они хотят знать, жив ли еще Заратустра. Они – мои настоящие звери, я люблю их, но еще не достает мне моих настоящих людей. Смотри, там дорога ведёт к пещере моей: будь гостем её этой ночью. И поговори со зверями о счастье зверей, – пока сам я не вернусь». Я приду завтра.

Теперь я сказал достаточно, и блуждать еще глубже в чужом мороке, предназначенном к тому же отнюдь не для собственного потребления, я не собираюсь.

Я лучше займусь оборотистой практикой. Также как Лиса, пользуясь теннисной терминологией в творческих целях, качественно поднимает любой трудный мяч, попробую и я, в свою очередь, качественно поднять этот брошенный мне пелевинский мяч. Виктор будет первым, кто со мной согласится в этом начинании: «Повторение – не обязательно плагиат, это суть постмодерна, а если шире – основа современного культурного гештальта, проявляющаяся во всем – от клонирования овец до ремейка старых фильмов. Чем еще заниматься после конца истории?»

Я на время перевоплощусь в одного из Оборотней, стану, так сказать их тайным сообщником в том смысле, который сами Оборотни придают этому понятию: «Тайный сообщник – давний испытанный товарищ по странствиям в предгорьях духа».

Пробу своих сил я продемонстрирую на этой, недавно прозвучавшей пелевинской аллюзии оккультистских представлений: «Имя есть суггестивная команда самовнушения, которая в предельно концентрированной форме содержит весь жизненный сценарий». Качественно и повторно поднятый мной, это мяч может выглядеть, например, так: «Имя есть выраженная в коротком музыкальном фрагменте (например, попробуйте чуть пропеть: «А-Ху-Ли»J) суггестивная команда внушения, которая в предельно концентрированной музыкально-лингвистической форме содержит всю непостижимую трагикомичность вызываемой ею судьбы». Честно говоря, когда-то я тоже использовал музыкально-лингвистическую магию слов «мужское» и «женское», чтобы напрямую доносить до человеческих сердец свои мысли, пока позднее благодаря внутренней алхимии не понял, что это не просто красивые метафоры, а именно точные слова.

Ну а теперь, прямо сейчас, в этом тексте, в точном соответствии с доктриной практического реализма, я собираюсь проделать нашу новую, русскую и по-своему великую практику-забаву под именем «хвост пустоты». Итак, еще раз. Я распушаю свой хвост. Я уже постиг, что Мир полон зла и что только Любовь имеет совсем иную природу. Я закрыл все свои счета с миром, вспомнил и покаялся в своих самых главных черных делах, искренне заплакав при этом три раза. Я десять дней постился, а три последних из них и вовсе голодал, думая о непостижимой тайне и бесконечной красоте мира. А затем, в день, следующий за полнолунием, я уединился, зародил в своем сердце истинную любовь максимальной силы (путем принятия на грудь стакана водки, а как еще? :-)) и, громко выкрикнув своё имя, направил её в хвост так далеко, как возможно.

В следующую секунду, друзья мои, я действительно испытал невиданное облегчение, первозданную, дикую свободу, пустоту в голове и теле. После прозвучавшей в пьяном, натужном крике суггестивной команды внушения мой лисий хвост отвалился и исчез в незримом Радужном потоке, а вместе с ним действительно померк и вызывавшийся им Мир. Так вот она какая – тайная дорога к свободе! «Направить любовь в хвост»! Неужели нужно так немного, чтобы «остановился мотор самовоспроизводящегося кошмара», чтобы «навсегда покинуть пространство внутреннего страдания»?

В эту секунду я безошибочно понял, кто я на самом деле и что мне делать дальше. Я – дионисический воин практической философии, попавшийся в Lovушку собственного тела. Под действием европейского наркотика мой онтогенез обратился вспять, а тело предстало тотальной массой женского начала, в которой точечно пульсировал мужской дух. Моё «Я» погружалось в страшное спокойствие полу-распада, в котором отчаянье уравновешивалось яростью. Тело медленно и неуклонно забирало власть у моего духа до тех пор, пока слабеющее сознание не угасло совсем. Но нескольких часов сражения хватило, чтобы обрести одно очень важное прозрение: любая измененка (к которой смело можно отнести и любовь) – это победа тела (женского) и поражение духа (мужского). Поэтому теперь мне надо побыстрее прийти в себя, т.е. окончательно одолеть, обуздать и подчинить всё своё женское, превратив его в послушный инструмент своей воли и разума. Только так можно навсегда выйти из этой общественной уборной, где все с превеликим удовольствием загоняют любовь себе в/под хвост, мороча/дурача других и себя.

Первое, что я вспомнил, очнувшись и выбравшись на чистый воздух, были почему-то слова из одной священной книги о том, что «лучшие из англичан всю жизнь стремятся выйти из чулана (closet) своей души». Может они пришли мне на ум потому, что первым, что я увидел, была странная, иссиня-чёрная, бездомная собака? Она напомнила мне того самого демона, о котором была эта священная книга, – испугавшегося жестокости своих собственных инстинктов и ушедшего жить на окраину мира, в мегаполис, туда, где демоническая реальность блуждает между миром людей и животных. Эта собачка оказалась одинаково неспособной быть диким волком и прирученным человеком. И вот теперь она злорадно смотрит на меня из своего блуждающего небытия, и как бы заранее не то огрызается, не то смеётся, не то завидует. «Позорный Пёс, которому от людей ничего не надо кроме любви и денег :-), где же твоя грозная сила?», – так поинтересовался у неё мой пинок.

Скажу откровенно: практический реализм и звериное чувство мощи захватили меня той утренней зарей всецело и тотально. У меня никогда раньше не было таких ясных и точных мыслей, как в эти славные минуты. И причиной этого прояснения ума было… отсутствие лисьего хвоста. Неужели Пиздец наступил ему в связи с вошедшей в него «истинной любовью»? С настоящей радостью за себя я постиг, как же здорово я вылечился, как мастерски освободился от этих всепроникающих и родственных по своей природе хвостатых и любовных пут! Вся эта чушь собачья, автосуггестия (обращение текста на самого себя), исчезла туда, откуда она и явилась, – в выдуманный, самовнушённый мир хвостоблудия.

Я больше не Писатель, не Лиса, и у меня отрастает теперь совсем другой хвост :-). Поэтому послушайте меня, Лисы всех мастей и оттенков! Опомнитесь, вспомните себя! Сколько можно оглушать, ослеплять, усыплять и обкрадывать себя всевозможными сказками, и особенно о сладости свободы или о спасительности любви? Всё, чего вы добились в этой жизни, всё, чего вы в ней стоите, сделано вашим насилием, вашей ненавистью, вашей войной, вашей кипевшей от злости кровью, вашей волей к преобладанию. В них ваше сердце, в них ваше счастье, в них ваше будущее и настоящая судьба. Всё же остальное – пустота и великое напрасно, и пусть им, а не вам, наступит полный и окончательный Пиздец!

«Что касается современного дискурса, то его давно пора забить осиновым колом назад в ту кокаиново-амфетаминовую задницу, которая его породила». Дорогой Виктор, с практической точки зрения сделать то, что ты предлагаешь, очень сложно (ну, представь!), не лучше ли НАСТУПИТЬ всем этим засранцам… на хвост и заставить жрать собственное дерьмо в приступе раскаяния? Мой друг-оборотень выразился бы сейчас так: «И что я пишу? Нет, что я пишу? Ужас». Да, практический реализм ужасен в своих откровениях, но мне это уже безразлично.

Крепко схватив женскую/человеческую сущность пристальным и злым взглядом; пленив её завораживающим дыханием небытия, я хочу еще раз в ясной и доступной форме открыть всем, желающим остаться верными земной реальности, свою «страшную» тайну, – для чего нужно такое естественное господство мужского духа. Оно нужно для утверждения внутреннего Волка и Сверхоборотня :-). Оно нужно для познания сверхчеловека, освященного волей к власти, вечным возвращением и войной. Так я, вместе с Ницше, отвечаю на вопрос о том, что на самом деле плодотворно:

«Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему»,

«Война и мужество освящают собой всё».

…

(Глядя с высоты шанхайской телебашни я вдруг увидел там, далеко внизу, огромный, рыжий, оторванный лисий хвост! Я долго не мог поверить своим глазам, и лишь спустя некоторое время сообразил, что это просто чей-то рекламный символ, зажигающийся по вечерам над рекой Хуанпо. Рядом с этим рекламным хвостом стоял гигантский морской лайнер, на борту которого крупным шрифтом было написано UTOPIA LINE. Я хорошо умею читать знаки, т.е. не только буквы :-). Я понял – пора закругляться, чтобы не наговорить здесь лишнего и преждевременного :-)).

15. Приложения – `обор`отный опыт постмодернизма:

1) Кришнамурти. Свобода от Известного (фрагменты).

2) Антон Лавей. «Как стать Оборотнем».

3) Дмитрий Фьюче. «Превращение А-ЛИСЫ».

4) Дмитрий Фьюче. «День Оборотней».

Кришнамурти.

Свобода от Известного (фрагменты).

Мы – люди – остались такими же, какими были на протяжении миллионов лет, – бесконечно жадными, завистливыми и агрессивными, подозрительными, полными тревог и отчаяния, со случайными вспышками радости и любви. Мы – страшная смесь ненависти, страха и доброты, насилие и мир одновременно.

Можем ли мы произвести в самой основе нашего существа тотальную революцию, психологическую мутацию; так, чтобы вы перестали быть жестокими, способными на насилие, соперничество, чтобы вы перестали испытывать тревогу, страх, жадность, зависть и все прочие проявления нашей натуры, создавшей это прогнившее общество, в котором протекает наша повседневная жизнь?

Никто не нужен, чтобы сказать вам, как смотреть. Вы просто смотрите. Можете ли вы тогда, видя эту целостную истину, понимая ее не на уровне слов, а фактически, можете ли вы легко и спонтанно измениться? Вот реальный вопрос. Возможно ли осуществить революцию в психике? Я хотел бы знать, какова ваша реакция на такой вопрос.

Прежде всего, можете ли вы отбросить всякий авторитет?

Когда есть свобода – не существует такого понятия, как поступать правильно или неправильно. Вы являетесь свободным и от того центра, который действует, поэтому нет страха. А ум, в котором нет страха, способен на великую любовь. Когда существует любовь – она может делать все, что ей угодно. Таким образом, мы собираемся приступить к изучению самих себя, не ориентируясь ни на кого, ни на меня, ни на какого-либо аналитика или философа.

Нам нужно преодолеть наш собственный внутренний авторитет, авторитет нашего специфического малого опыта, накопленных знаний, мнений, идей или идеалов. У нас имеется наш личный опыт, опыт вчерашнего дня, научивший нас чему-то, и то, чему он научил, становится новым авторитетом. Этот авторитет вчерашнего дня так же разрушителен, как и авторитет тысячелетней давности. Чтобы понимать себя, не требуется никакого авторитета, ни вчерашнего, ни тысячелетней давности, потому что мы – живые существа, всегда движущиеся, текущие, никогда не пребывающие в состоянии покоя. Когда мы наблюдаем себя при помощи мертвого авторитета вчерашнего дня, нам не удается понять движения, красоту этого движения, его особое свойство. Быть свободным от всякого рода авторитета – вашего собственного и авторитета другого – это значит умереть для всего вчерашнего, так, чтобы ваш ум был всегда свежим, всегда юным, чистым, полным сил и страсти.

Забудьте все, что вы знаете о себе, забудьте все, что вы когда-либо о себе думали. Мы отправимся в путь так, как если бы мы не знали ничего. Ночью шел сильный дождь, а теперь небо начинает проясняться, наступает новый бодрящий день. Давайте встретим этот новый день так, как если бы в нашем распоряжении был единственно только этот день. Давайте начнем наше путешествие вместе, оставив позади все воспоминания вчерашнего дня, и впервые постараемся понять себя.

Если хоть однажды вы окажетесь за пределами этой сферы, вы уже никогда не зададите такого вопроса, потому что будете знать, что такое любовь, в которой нет мыслей и которая, следовательно, не измеряется временем. Прочитав это, вы можете почувствовать себя как бы загипнотизированными и очарованными и в действительности оказаться за пределами мысли и времени, – а, следовательно, и за пределами страдания, – что значит осознать, что существует иное измерение, именуемое любовью. Но вы не знаете, как прийти к этому необычайному источнику.

Что же вам делать? Если вы не знаете, что вам делать, вы не делаете ничего, не так ли? Абсолютно ничего. Тогда внутренне вы совершенно умолкаете. Понимаете ли вы, что это значит? Это значит, что вы не ищете, не желаете, не стремитесь, что нет никакого центра. Тогда существует любовь.

Антон Лавей.

Как стать оборотнем: Основы ликантропического¹ метаморфоза

(принципы и их применение)

Каждый человек – потенциальный оборотень. Под воздействием эмоционального стресса качества цивилизованного человеческого существа регрессиру­ют до уровня основных животных реакций, и так достигается порог потенциальных физических перемен.

Темперамент

Про людей, для которых нормой является грубая и хам­ская манера поведения, принято думать, что они живут на границе животного состояния, а это будто бы позво­ляет им с относительной легкостью совершить оконча­тельный переход. Это софистика, ибо невежи считают себя, как людей, наивысшей и благороднейшей формой жизни. Они все время ведут себя почти как животные, а потому не осмелятся «перейти черту», ибо сие для них было бы мерзостно.

Тот, кто только что вскарабкался к бордюрному камню, не рискнет опять скатиться в канаву. Лишь высший человек способен на метаморфоз, так как его «я» позволит ему пройти весь путь до конца. Он знает, что насторожен и культурен большую часть своей жизни, а потому без угрызений совести сможет насладиться пе­реходом к животному состоянию. Манифестации этого феномена встречаются в изобилии. Самые лощеные личности становятся самыми страшными выродками при появлении подходящей возможности. Ни единый пьяница не сравнится по части свинства с богатым пья­ницей. Примеры подобной полярности бесконечны: «напился как лорд»², доктор Джекилл и мистер Хайд, Граф Дракула, Джек Лондон и т. д. Практически во всех литературных, сценических и киношных трактовках ликантроп в его нормальном состоянии изображается как человек, наделенный душевной теплотой, пониманием, чувствительностью и разумностью.

Три основные эмоции – секс, сантименты и удивление – можно рассматривать как спусковые механиз­мы, что будет показано в нижеследующем рецепте, с помощью коего можно добиться превращения человека в зверя.

Обстановка

Каждый хотя бы раз в жизни забредал на территорию, где буквально чувствуется угроза, чувствуешь, что кто-то или что-то прячется в тени, следит за каждым твоим шагом, выжидая, чтобы прыгнуть и сожрать. Возмож­но, это был пустой дом или одинокая тропа меж дере­вьев, или, к примеру, заброшенный карьер. Во многих случаях было известно – или выяснялось – это место было свидетелем внезапной и (или) необычной смерти или, возможно, нанесения увечий, изнасилования, иной жестокости. За любыми актами, связанными с интен­сивным или выходящим за пределы нормы выделени­ем адреналина жертвой или злоумышленником (вслед­ствие похоти, ужаса, агрессии, защиты и т. д.) следует образование своего рода засасывающего вакуума в форме различных степеней восприимчивости (шок, полная покорность, обморок, смерть и т. д.).

Место, атмосфера коего подверглась такой поля­ризации, можно уподобить территории, где многократ­но скапливались и разряжались мощные заряды элект­ричества, вследствие чего воздух был циклически, хао­тически и нестабильно ионизирован. Первоначальный «заряд» и притяжение такой территории обусловлива­ются ее пространственным расположением и геомет­рической структурой. Ее можно сравнить со сплошь и рядом наблюдаемыми в природе местами охоты, к коим животные стекаются со многих миль округи, чтоб пола­комиться трупами своих предшественников.

Дихотомия садомазохизма, из-за своей потребно­сти в претворении, в изобилье снабжает такие места как охотниками, так и дичью. Дичь затягивает туда из-за пугающего, но вызывающего покорность трепета, коим пропитана обстановка. Затем туда являются хищники, привлеченные идеальными условиями для охоты и оби­лием дичи. Зачастую, однако, охотники проникают в «заповедник» изначально не как охотники, а как вдох­новленные страхом искатели ужаса.

Если вам кажется, что все, что здесь говорится, притянуто за уши, рассмотрите феномен, обычный для детей в канун дня Всех Святых или в любую другую ночь, при соответствующих условиях. Ребенок нарочно вы­ходит в темень, чтоб его напугали, успешно пугается, а потом задумывается: как весело, должно быть, пугать других! – ибо он очистился от нужды быть напуганным. После чего он становится охотником, а следующий ре­бенок, вышедший в темень – его добычей. В целом этот феномен сродни известному в психологии явлению, когда человек, на словах боящийся некоей ситуации, своими действиями всячески поощряет ее возникнове­ние.

Подготовка

Эта детская игра дает нам ключ к пониманию роли, ко­торую необходимо сыграть для превращенья в ликантропа. Коротко говоря, все обстоит таким образом: вой­дите на психически травмирующую территорию с не­преклонным намерением напугаться. Позвольте себе напугаться. Если необходимо, наденьте одежду, созда­ющую имидж максимальной покорности и уязвимости. «Случайные» жертвы всегда так одеты. Прочувствуйте место как жертва, перепугайтесь как можно сильнее. Будет еще лучше, если вы сможете дополнить свой страх сексуальным возбуждением. Позвольте своим поджилкам буквально трястись от страха и, если воз­можно, добейтесь оргазма любыми необходимыми средствами, ибо это облегчит ваше последующее ликантропическое перерождение.

Высвободив весь страх и удрав со сцены своего ужаса (экстаза), вернитесь домой и поразмыслите над тем, что вы чувствовали. Вскоре вы обнаружите появление своего рода магнитного притяжения, манящего вас назад, на проклятое место. Это неуютное ощуще­ние будет с каждым днем все сильней и в идеале превратится в настоящую манию. Когда окажется, что вы неспособны более противостоять искушению вернуть­ся в опасную для вас точку, повторите там все свои дей­ствия тем же манером. Ваша вторая «экспедиция» ока­жется еще более ужасающей из-за тревоги и предвку­шения, развившихся за истекшие дни.

В самом истинном смысле вы исполнили ритуал, излучая свою энергию в живую, дышащую среду. Эта среда, из-за непрерывного похищения ее жизненных сил, действует как вампир, высасывая энергию из при­маненных ею, и ловит их в свою заразную ловушку как припасы на будущее. Вильгельм Райх назвал такие зоны СОР³, что указывает на стойкое истощение аргона или ослабленность атмосферы. Атмосфера подобных зон голодна. Их нагота вопиет, чтоб ее накормили. Все так называемые дома с привидениями и долины ужаса под­крепляются энергией, которую накапливают тревоги их обитателей, ожидающих того, что «гости» вернутся, то есть питаются навязчивыми страхами тех, кто подпал под их чары.

При втором проникновении в выбранную зону вам, возможно, не удастся задержаться там, как в первый раз, из-за того, что страх ваш вырос, и вместе с ним – потребность быстрее испытать и изгнать его, а потом «сделать ноги». Теперь вы готовы к метаморфозу – если, конечно, второй заход не показался вам «прелестью» и вы не возжаждали вознести свой страх на более экста­тичную высоту: в этом случае вы либо не очень-то и на­пугались, либо шансов сыграть нужную роль у вас про­сто нет. Другими словами, прежде, чем стать охотником, вы должны сперва пробудить, а затем изгнать из себя потребность быть жертвой. Если вы – закоренелая «жертва», то будет мудро проявить осторожность. Ваше страстное желание напугаться и его проявления могут ввергнуть вас в ситуацию, в коей вы будете жестоко покалечены или убиты. Однако если вы в состоянии ответить на свою потребность в страхе и изгнать ее из себя, переходите к следующему этапу.

Метаморфоз

Облачитесь в одежды, благоприятствующие переме­нам, которые нужно вызвать. Легенды о берсерках, но­сивших шкуры волков и медведей, исполнены смысла, если иметь в виду важность костюма для ритуала. Оденьтесь самым стереотипным, «банальным» обра­зом, так как вторая кожа, кою вы носите – мощный фак­тор в деле полной трансмогрификации. Это – пример герметической, или симпатической магии («что в гор­нем, то и в дольнем»). Если на вас надета маска волка или шкура дикого зверя, предпочтительнее, чтобы она не была настоящей, ибо вам будет легче вселить свою личность в подобие избранного животного, вдохновля­ясь известными признаками изображенного вида. Шку­ра, или маска, послужит катализатором, макетом того, чем вы станете, когда с нею сольетесь.

Войдите в проклятую зону с жадным предвкушени­ем. Когда вы приблизитесь к тем местам, где недавно сильнее всего напугались, позвольте себе насладить­ся мыслью о том, как ужасно было бы для кого-то дру­гого почувствовать пережитый вами страх, плюс доба­вочный ужас от реального присутствия незнакомой и гротескной твари. Короче, теперь ваша роль – внести свою лепту в ужас этого места.

Сцена обставлена, и все необходимые компонен­ты задействованы. Вы пережили интенсивный страх. Теперь ваша очередь стать интенсивным ходячим страхом в форме чистой звериности. Крадитесь, время от времени позволяя себе припадать на все четыре конеч­ности. Дети вполне профессионально подражают жи­вотным. Помните, в каких ситуациях? Ребенком вы тоже рычали на кошку или собаку, стоя на четвереньках – хотя бы раз, никаких сомнений. Задумывались ли вы о скры­том смысле своего поведения?

Нюхайте воздух, смакуйте его и запахи места, в котором находитесь. Если поблизости есть деревья, под­крадитесь к ним, прикоснитесь к ним, хватайте их лапа­ми, лезьте на них и трясите. Делайте все возможное, чтоб сравниться с животным. Если вы внутри здания, помочитесь на пол или на стену. Помните: дикие звери не приучены проситься на улицу! Фыркайте, хрюкайте, рычите, ревите – издавайте любые противные звуки, какие хотите.

Все сильней проникаясь верою в то, что вы – зверь, вы на самом деле почувствуете, что определенные ча­сти вашего тела реагируют на сигналы мозга способом, чуждым человеческой анатомии. Ваши ноги превратят­ся в задние конечности животного. Руки – в передние конечности, увенчанные лапами с когтями, жаждущи­ми сцапать все, до чего они могут дотянуться. Ваше лицо изменится. Ваши лицевые мышцы станут кривить­ся гримасами зверя. Все ваши чувства обострятся. Вы почувствуете, что мочиться надо чаще. Вас околдует лик луны, особенно в полнолуние. Если вы внутри помеще­ния, вам захочется сдвигать предметы, совать нос в трещины, взламывать доски пола, Вы ощутите желание разнюхать, что происходит в закрытых пространствах, втиснуться в них головою и телом.

Если вы ощутите сексуальное желание, оно будет ненасытным, и если вы увидите другого человека, ко­торый при нормальных обстоятельствах не кажется вам сексуальным, характер вашей трансформации возместит его или ее недостатки. Возникнет страстное желание наброситься, но ваш высший разум должен воздержать­ся, возобладать и приковать вас к месту, оставив жгучее стремленье разрядиться. В этой фазе трансформации жизненно необходим контроль, если только вам не сопутствует готовый на все партнер, который может войти в Игру в роли жертвы и насладиться своею ро­лью. Если все так, тогда возможно откровенное сексу­альное насилие. Если нет, то нужно проявить необходимую сдержанность и добиться оргазма без нападенья на «жертву».

В момент оргазма должно свершиться полное и необратимое торжество вашего внутреннего зверя, что приведет к самым разнузданным последствиям. Имен­но в этот момент и произойдет превращенье, и если кому-то не повезет (или все же повезет?) оказаться свидетелем вашего метаморфоза, – можете быть уверены, они не забудут этого никогда.

В целом весь этот принцип, осуществляемый как ритуальное упражнение для заранее избранных «охот­ника» и «добычи», конечно, лежит в основе таких детс­ких игр, как прятки, в которых один ребенок упивается собственным страхом, в то время как другой ликует, пугая его, причем зачастую полностью меняясь роля­ми в пределах одного эпизода игры. Так как дети есте­ственным образом ближе к животному состоянию, они вполне компетентны учить нас средствам, коими мы могли бы приблизить себя к животным. Именно пере­ходная сущность детей и делает их идеальными учите­лями. Теперь, когда ваша трансформация завершилась (помните, что глубочайшая манифестация может слу­читься лишь после необходимого разгона), позвольте себе «очухаться», скрывшись, если необходимо, в таком месте, где вы можете, никого не стесняясь, рухнуть на пол или на землю. Если вы достойно проделали свое упражнение, вы должны, вернувшись в нормальное со­стояние, почувствовать желание как следует подкре­питься.

Невероятный разгон и выброс энергии при дости­жении этого состояния сожжет огромную массу кало­рий. Таким образом, очевиднейшим эпилогом к ваше­му ритуалу – и завершением животного цикла – будет набить свое брюхо едой и отправиться спать.

Дмитрий Фьюче. Превращение «А-Лисы».

Hелеп, как кpовь на цветах, Мой бенефис. Я пою о тpопе навеpх, А сам yхожy вниз.                 Константин Кинчев

Одно лишь гипотетическое допущение верности теории о том, что имя есть суггестивная команда самовнушения, в звучании которой в концентрированной форме содержится судьба его обладателя, способно существенно приблизить современный ум к тайнам музыкальной магии. «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Один из основателей русского рока, президент ленинградского рок-клуба Николай Михайлов интуитивно восставал против названия «Алиса»: «Ну что вы женское имя придумали! Возьмите любое мужское!». Не послушали мужика.

Вспомните! Вспомните этот вихрь, этот ураган, это событие! «Алиса» рубежа 90-х была главным потрясением, ворвавшимся в застойные муравейники городов, революционным кумиром силы и свободы нового, молодого мира России. Бескомпромиссность, напор, взламывание отмирающих скрижалей, высочайший стиль, гортанный ритм, замешанный на чистом дионисизме из поэтики Заратустры. Это было поистине явление прекрасного дионисийского смельчака, бросившего вызов дряхлеющему дракону тоталитаризма. Не удивительно, что «Алису» тут же обвинили в пропаганде… насилия, агрессии и фашизма. Одному журналисту даже померещилось, что на одном из концертов Кинчев выкрикнул: «Хайль Гитлер!», и он включил эту свою смысло-слуховую галлюцинацию в качестве «украшения» в текст своей обличающей статьи. Скандал был велик, и разве могло быть иначе? Бессознательное, сновидческое эхо фашизма как страха перед Насилием не может не порождать своих собственных, безотчетных мистификаций.

Но музыка и тексты «Алисы» не были высвобождением низменных инстинктов и агрессивных наклонностей у «еще несознательных молодых людей», как это пытаются преподнести умудренные/утомленные опытом специалисты-культурологи. Это было освобождение собственного мужского облика, взрыв мужского начала в бессознательных пластах психики под воздействием новой музыки, её нового, живительного, дионисического течения – рока. Константин Кинчев сумел своим характером и волей сплотить «Алису» в некий роковой динамит и явить нам воочию, что значит – дионисическая музыка и дионисическая песня. Эта музыка – не выдумка, мы все с вами были её свидетелями. Альбом «Алисы» под характерным названием «БлокАда» до сих пор является непревзойденным откровением силы русского рока. Вспомните!

* * *   Я начинаю путь, Возможно, в их котлах уже кипит смола, Возможно, в их вареве ртуть, Но я начинаю путь. Я принимаю бой, Быть может, я много беру на себя, Быть может, я картонный герой, Но я принимаю бой. Я говорю: Живым – это лишь остановка в пути, Мертвым – дом.             * * *   Две тысячи тpинадцатых лyн отдано нелепой игpе, Hо свет yшедшей звезды все еще свет. Тебе так тpyдно повеpить, твой пyть от этой стены к этой стене. Ответь: понял ты меня или нет?   К несчастью, я слаб, как был слаб очевидец событий на Лысой гоpе. Я могy пpедвидеть, но не могy пpедсказать. Hо если ты вдpyг yвидишь мои глаза в своем окне Знай, я пpишёл помешать тебе спать! Ведь зто:   Мое поколение молчит по yглам. Мое поколение не смеет петь. Мое поколение чyвствyет боль, Hо снова ставит себя под плеть. Мое поколение смотpит вниз. Мое поколение боится дня. Мое поколение пестyет ночь. А по yтpам ест себя. Да!   Сине-зеленый день встал, где пpошла гpоза, Какой изyмительный пpаздник, но в нем явно не хватает нас! Тебе так тpyдно pешиться, ты пpивык взвешивать «пpотив», взвешивать «за». Пойми: я даю тебе шанс!   Быть живым – мое pемесло, это деpзость, но это в кpови. Я yмею читать в облаках имена тех, кто способен летать. Если ты когда-нибyдь почyвствyешь пyльс великой любви, Знай, я пpишел помочь тебе встать!             * * *   В городе старый порядок! В городе старый порядок! Осень! Который день идет дождь. Время червей и жаб! Время червей и жаб! Слизь! Но это лишь повод выпустить когти!   Мы поем! Мы поем! Заткните уши, Если ваша музыка святость! Солнечный пульс! Солнечный пульс диктует! Время менять имена! Время менять имена! Настало время менять!             * * *   Смутные дни – время крапить масть! Смутные дни – время кривить рты! Смутные дни – время делить власть! Смутные дни – время решать, с кем ты!   Каждый из нас верен земле. В каждом живет звезда, чтобы вспыхнуть в свой час. Небо горит, мы танцуем в огне. Остановите нас!             * * *   Да я сам взорвал свой мост, За тех кто не попал, – мой тост! В кулуарах подполья запах воды, Здесь такие, как я, здесь такие, как ты. Здесь в обход не идут, здесь не прячут глаз. Компромисс не для нас!

Вот таким ритмом и с таким размахом бушевал этот дионисийский Экспериментатор, крича всем, кто может откликнуться:

Сочными травами застелим святую постель! Эй, кто здесь шагает правой? Левой, левой! от души потешаясь над всеми не способными к мощным движениям души: Эй, Ты, Там, На Том Берегу-у-у!

Разве не стоит еще у нас в ушах этот чистый и настоящий голос, его ясный ритм и звук? Разве возможно не узнать в этой музыке и в этих текстах песен ницшевского Заратустры? Мои курсивы указывают на прямые аллюзии Кинчева к Ницше. Ну, а песня «Красное на чёрном» стал неким апофеозом однонаправленного порыва, когда уже и сам Заратустра не способен удовлетворить чаяния взыскующего. Поверьте мне: аналога такого сверх-вызова, который осуществил Кинчев в этой песне, давший «Алисе» её собственные величественные цвета, трудно сыскать, а мой курсив в ней теряет всякий смысл:

Шаг за шагом, босиком по воде, Времена, что отпущены нам, Солнцем в праздник, солью в беде Души резали напополам. По ошибке? Конечно, нет! Награждают сердцами птиц Тех, кто помнит дорогу наверх, И стремится броситься вниз. Нас вели поводыри-облака, За ступенью – ступень, как над пропастью мост, Порою нас швыряло на дно, Порой поднимало до самых звезд.   Шаг за шагом, сам черт не брат, Солнцу время, Луне часы, Словно в оттепель снегопад, По земле проходили мы. Нас величали черной чумой, Нечистой силой честили нас, Когда мы шли, как по передовой, Под прицелом пристальных глаз. Будь что будет! Что было: ЕСТЬ! Смех да слезы, а чем еще жить? И если песни не суждено допеть, Так хотя бы успеть сложить их!   А на кресте не спекается кровь, Гвозди так и не смогли заржаветь, И как эпилог – все та же любовь, А как пролог – все та же смерть! Может быть, это только мой бред, Может быть, жизнь и так хороша, Может быть, я не выйду на свет, Но я летал, когда пела душа. И в душе хохотали костры, И неслись к небесам по радуге слез: Как смиренье – глаза Заратустры, Как пощечина – Христос!   Красное на черном! День встает, смотри, как пятится ночь! Красное на черном! Звезды, прочь!

В великолепном предисловии к своей первой значительной книге «Рождение трагедии из духа музыки», написанном уже в свои зрелые годы, Фридрих Ницше, этот удивительный прорицатель, писал о том, что он впервые поставил большой дионисический вопросительный знак по отношению к музыке и культуре: какова должна быть музыка, которая уже была бы не романтического происхождения, но дионисического? Именно так: дионисического, а не романтического! Ибо в любой романтике, как в охмеляющем и отуманивающем наркотике, уже прелюдирует и обычный романтический финал — разрыв, крушение, раскаяние, возвращение и падение ниц пред старой верой, пред старым Богом.

«Представим себе подрастающее поколение с этим бесстрашием взора, с этим героическим стремлением к чудовищному, представим себе смелую поступь этих истребителей драконов, гордую смелость, с которой они поворачиваются спиной ко всем этим слабосильным доктринам оптимизма, дабы в целом и в полноте «жить с решительностью»: разве не представляется необходимым, чтобы трагический человек этой культуры, для самовоспитания к строгости и к ужасу, возжелал нового искусства, искусства метафизического утешения, трагедии, как ему принадлежащей и предназначенной Елены, и воскликнул вместе с Фаустом:

Не должен разве я стремительною мощью

Единый вечный образ вызвать к жизни?

«Разве не представляется необходимым?»... Нет, трижды нет, о молодые романтики, это не представляется таковым! Но весьма вероятно, что это так кончится, что вы так кончите, т. е. «утешенными», как в писании, несмотря на всё самовоспитание к строгости и к ужасу, «метафизически утешенными», короче, как кончают все романтики, христианами...»

Мы дослушаем Ницше позже. Но именно благодаря этому гению проницательности, мы можем теперь с большей ясностью взглянуть на суть такого русского явления как «Алиса». Чем был их порыв? Романтикой или Дионисизмом? По плодам их узнаете их! По тому, чем станут они после неизбежной трагичности жизни, определите и воздадите им!

Порыв «Алисы» длился недолго. И именно трагическая череда событий реальной жизни, вереница смертей известных рокеров (а особенно самоубийство Александра Башлачева, гибель Виктора Цоя, самоубийство Игоря Чумыкина), став мистическим воплощением фразы «Рок-н-ролл мёртв», резко и кардинально перевернули внутренний мир «Алисы». С этого времени в творчестве Кинчева появляются темы кары, расплаты, раскаяния, покаяния за излишнюю вольность, лихие дела и призывы. Альбом «Шабаш» и одноименная песня открывают новую правду Кинчева: «цена праздника и восторга – сама человеческая жизнь», а сам шабаш – это не столько дионисийский кураж ведьм, сколько завершающее междометие «всё, хватит, баста». Так начинается закат «Алисы», так начинает срабатывать загадочный механизм её имени.

Всем тем, кто отдал души ветру Кто знает, что такое любовь, Hо и умеет ненавидеть, «Алиса» дарит свой огонь! Грейтесь, пока мы в силе! Да не коснeтся вас своею поганой метлой Танцующий бес, бес паники!             * * *   Где разорвана связь между солнцем и птицей рукой обезьяны, Где рассыпаны звезды, земляника да кости по полянам, Где туманы, как ил, проповедуют мхам откровения дна, Где хула, как молитва, – там иду я.   Где деревья вплетаются в летопись слов отголоском начала, Где лесной часослов зашифрован устами пожаров, Где большая дорога, черная ночь да лихие дела, Где блестят за иконой ножи, – там иду я.   Где надежда на солнце таится в дремучих напевах, Где по молниям-спицам танцует гроза-королева, Где Луна присосалась к душе, словно пиявка-змея, Где пускают по кругу любовь, – там иду я.   Где Восток напоил молоком кобылиц кочевника-ветра, Где по дорогам в острог по этапу ползут километры, Где в грязи по колено да по горло в крови остывает земля, Где распятье под сапогом, – там иду я.   Где молчанье подобно топоту табуна, а под копытами – воля, Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью, Где пророки беспечны и легковерны, как зеркала, Где сортир почитают за храм, – там иду я.   Я поднимаю глаза, я смотрю наверх. Моя песня – раненый стерх.

Так поёт, уже раненый раскаянием и христианской любовью, великий романтик-бунтарь Константин Кинчев. Так звучат его последние и мучительные попытки танцевать. Уже вскоре, в 1992 году, после посещения Иерусалима, Кинчев и все другие музыканты «Алисы» примут христианское крещение. Кинчев вспоминает: «Эта поездка почти без остатка перевернула мою жизнь. Я впервые был на церковной службе в Горнем монастыре. Я впервые прикоснулся к Чуду. Я впервые ощутил покров Создателя и Творца Всего Сущего над моей грешной головой, причем ощутил с такой силой, что хотел умереть в ту же секунду! Мы вернулись из Иерусалима другими». В своих мемуарах :-) Кинчев еще раз вспоминает: «Мы, наконец, окончательно заблудились. Я крепко подсел на наркотики, и не видел никакого выхода. Но Господь в этот момент чудесным образом привел меня в лоно Матери Церкви. В 1992 году я оказался в Иерусалиме, где ясно, наконец, осознал, что выше и чище, чем Господь наш Иисус Христос, в мире нет ничего. Поэтому когда я вернулся в Москву, то первым делом принял Крещение и начал бороться со своим недугом. Но справился с ним не сразу, а только к 1995 году, и только с Божьей помощью».

Следующий альбом «Черная метка» назовет этой самой «черной меткой» ничто иное, как сам Рок, само музыкальное дионисическое начало. Говоря об этом альбоме Кинчев предельно ясен: «Я ставлю крест на своей прежней жизни, в которой – каюсь! – я считал себя центром Вселенной и "якал", "якал", "якал"... А вскоре на одном из концертов из уст Кинчева прозвучит и знаменитая, поминальная по «Алисе» фраза: «Грешная эпоха скоро пройдет и наступит другая – Эпоха Духа Святого». Отречение от своего рокового и мужского начала состоялось во всей своей православной красе. Начиная с этого альбома творческий накал и эстетика «Алисы» постепенно сходят на нет, и теперь «Алиса» представляет собой такое же жалкое зрелище, как и любой иной «христианский адепт», вырвавший в покаянном экстазе слабости питательные, дионисические корни своего духа.

Послушайте – в какого кролика превращается этот дикий и обещающий зверь:

Думы мои – сумерки, Думы – пролёт окна, Душу мою мутную Вылакали почти до дна. Пейте, гуляйте, вороны, Hынче ваш день, Hынче тело да на все четыре стороны Отпускает тень.   Вольному – воля, Спасённому – боль. Вот он я, смотри, Господи, И ересь моя вся со мной. Посреди болот алмазные россыпи Глазами в облака да в трясину ногой. Кровью запекаемся на золоте, Ищем у воды прощенья небес, А черти, знай, мутят воду в омуте, И стало быть ангелы где-то здесь.             * * *   Гроза похожа на взгляд палача, Ливень похож на нож. И в каждой пробоине блеск меча, И в каждой пощечине дождь. Начну с начала и выброшу вон Все то, что стало золой. Я вижу ветер отбивает поклон Крестам над моей головой.             * * *   Если ты знаешь, как жить, Рискни ответить мне: Кто мог бы стать твоим проводником в небо? Я сволочь Весны, я Осени шлак, Я тебе не друг и не враг, а так. Мою кровь сосет придорожный мак,   Сколько было тех, кто шагнул за дверь На моих глазах. Где они теперь? Где они теперь, в ком оставил зверь   Свою черную метку, черную метку.

На обложке альбома «Дурень» Кинчев держится за голову с гримасой раскаяния, не иначе как клеймя собственную печать зверя. Вот уж действительно – Дурень! А апофеозом православного раскаянья становится альбом «Солнцеворот», на обложке которого изображена… обратная свастика. Для справки: если обычная свастика обозначает путь духа, исходящего от его обладателя, то обратная свастика обозначает путь снискания, вбирания в себя благодати духа святого.

Да любовь нести Прямо к весне Солнце вместе с нею встречать. Благодарить песней этой Слово божье.             * * *   Знаю, как не просто оказаться между тех, Кто будет избран после званных веков. Верую в Грядущего со славою судити нас, Верую в закон этих слов!             * * *           Православные   Душа магнитом-замком тревожит вольную грудь: Как по-доброму жить, да готовиться в путь; Как с надеждой глядеть на разрушенный дом, Как по-доброму петь.   Видеть козни врага, да по вере прощать, Посягательства чад волей одолевать, Да гнушаться всех тех, кто порочит Отца, Да по силе терпеть.   Мы православные!   Гнать кручину-печаль, да с похмелья болеть; Нараспашку идти, да в молитве радеть, Да собором судить, кому тяжко держать Во славу нашей земли!   Мы православные!   А в небе сила – любовь! Божья воля – закон! Смертью смерти поправ, дышит вечность с икон. Да святится имя Твое на все просторы Руси!   Мы православные!

А это выдержки из последних интервью с Константином Кинчевым:

«У меня один Учитель – Иисус Христос. Никаких других учителей у меня нет. Как нет никаких других учителей у всех православных христиан, кроме Господа нашего Иисуса Христа»,

«Предпоследний наш альбом – «Солнцеворот». Здесь достаточно ясно выражено то, ради чего стоит жить. А жизнь заключается в СОТВОРЧЕСТВЕ с Господом. Господь создал нас по образу и подобию Своему и таким образом даровал нам возможность участвовать в Творчестве, поставив тем самым нас выше ангелов небесных. «Солнцеворот» – это вектор, этим альбомом мы обозначили направление, по которому движемся и будем двигаться. Сейчас все, что мы делаем, мы оцениваем с точки зрения – угодно наша работа Богу или не угодна»,

«Так получалось, что я все время звал. Но звал неосознанно, и многие из тех, кто за мной шел, заблудились. И теперь моя задача заключается в том, чтобы снова звать, в том числе и тех, кого я сбил с пути истинного»,

«Вообще рок-н-ролл опасен тем, что вокруг него всегда кипит много страстей, всегда много соблазнов. Но я хочу показать, что возможно пройти и через рок-н-ролл, и не пасть. Более того, я думаю, что рок-н-ролл позволит помочь некоторым людям выйти на правильный путь. Я надеюсь на это. Ведь у Бога нет неугодных ему профессий. Просто можно строить свою жизнь ради Бога или вопреки Богу. Середины здесь нет»,

«Я, моя супруга, дети – прихожане храма во имя Трех Святителей на Кулишках. Когда дети были маленькими, они учились в воскресной школе. Дочь пела на клиросе»,

«Раньше читал. Но сейчас не читаю, потому что мне не нравится путаться в лабиринтах сознания людей незнакомых и тем более тех, кому не очень-то и доверяешь. Поэтому в настоящее время меня больше занимает духовная литература. Читаю о житии наших святых. Если человек хочет понять, кто такой герой, пусть откроет Жития святых на любом месяце. Вот они – подвиги! Вот они – герои! Недавно читал о преподобном Серафиме Вырицком – просто чудо, что за человек. Вот на кого нужно равняться! И какая тогда здесь может быть светская литература?»,

«После беседы, протоиерей Александр Новопашин преподнес в дар Константину Кинчеву икону Божией Матери «Всех скорбящих – Радость» со словами, что эта икона будет утешать его в молитве и укреплять в искушениях, которых немало встречается на жизненном пути каждого православного христианина. Константин Кинчев перекрестился, благоговейно принял икону и облобызал ее».

Вот так. Вот так Кинчев стал утешенным, христианином, и по творческой сути – женщиной. Не знаю как у вас, а у меня сердце обливается кровью, и подступает метафизический ужас, метафизический кошмар столь тотально явленного перерождения. Словно предстал передо мной живой труп моей высшей надежды, увещивающий меня преклониться и утихнуть, отдавшись умиротворяющей молитве. К чему? К чему? К чему?

О слабость, о низость! Прочь, прочь от меня такие верши! Все вы, романтики, так кончите – утешенными, христианами, все, кто убьёт героя в своей душе! Миллионы сердец в самом расцвете сил своей молодости наблюдали, подобно мне, в недоумении и разочаровании это жалкое падение рокового кумира. Многие из этих сердец на некоторое время застыли, затем отвернулись, выругались и … продолжать дальше я не стану, всё очень индивидуально.

Между тем пример превращения, переворачивания ценностей с ног на голову, и, если хотите, гендерного перерождения «Алисы» является настолько показательным, что он на многие годы может быть использован в качестве нагляднейшей демонстрации и хорошего пугала для всякого начинающего романтика, внимающему зову своего глубинного, мужского self.

Давайте теперь дослушаем Фридриха Ницше, того исключительного бунтаря, который не изменил своей юности и в зрелые годы:

«Но весьма вероятно, что это так кончится, что вы так кончите, т. е. «утешенными», как в писании, несмотря на всё самовоспитание к строгости и к ужасу, «метафизически утешенными», короче, как кончают романтики, христианами... Нет! Научитесь сперва искусству посюстороннего утешения, — научитесь смеяться, молодые друзья мои, если вы во что бы то ни стало хотите остаться живыми; быть может, вы после этого, как смеющиеся, когда-нибудь да пошлёте к чёрту всё метафизическое утешительство — и прежде всего метафизику! Или, чтобы сказать всё это языком того дионисического чудовища, которое зовут Заратустрой:

«Возносите сердца ваши, братья мои, выше, всё выше! И не забывайте также и ног! Возносите также и ноги ваши, вы, хорошие танцоры, а ещё лучше: стойте на голове! Это венец смеющегося, это венец из роз: я сам возложил на себя этот венец, я сам признал священным свой смех. Никого другого не нашёл я теперь достаточно сильным для этого. Заратустра-танцор, Заратустра лёгкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, готовый и проворный, блаженно-легко-готовый! Заратустра, вещий словом, Заратустра, вещий смехом, не нетерпеливый, не безусловный, любящий прыжки и вперёд, и в сторону! Этот венец смеющегося, этот венец из роз: вам, братья мои, кидаю я этот венец! Смех признал я священным; о высшие люди, научитесь же у меня — смеяться!»

Так когда-то пел, танцевал и смеялся, подобно Заратустре, русский рокер Константин Кинчев. Но, как и подобает «лишь романтику», закончил он свой путь утешенным христианином. Помянем же его великолепный танец бодрым словом и проклянем в нашем праведном гневе, переходящим в смех, погубившую его человеческую слабость!

Эй, слушай мой рассказ, Верь голосам в себе, Сон не схоронил, а крест не спас Тех, кто прожил в стороне. Hу а тех, кто встал глазами к огню, Кто рискнул остаться собой, Кто пошeл войной на войну, По Земле веду за собой.             * * *   Кто смел снять с нас чувство вины? Кто примет огонь на себя? Кто слышит поступь грядущей войны? Что оставим мы после себя?             * * *   Что проросло, то привилось, Звёзды слов или крест на словах. Жизнь без любви или жизнь за любовь – Всё в наших руках!

Дмитрий Фьюче. День Оборотней.

Давным-давно, в одной известной стране, у темного, северного океана жил мальчик. Каждый раз, когда день терял силу и уступал место вечеру, а край солнца касался горизонта, мальчик появлялся на пустынном берегу, чтобы подышать предзакатной тревогой, а затем тихо, с замирающим сердцем побродить вдоль линии прибоя при свете бледной луны. Этими ночами он наиболее остро ощущал своё самобытное одиночество. Хотя в облике его не было ничего странного и тем более отталкивающего, мальчик считал себя монстром, оборотнем, из-за проклятья, которое наложили на него неуспокоенные духи не то титанов, не то андрогинов. Никто и никогда не смог бы избавить мальчика от его бесконечного кошмара, а родители в оцепенении принимали своё дитя таким, каковым оно родилось. Каждый день ровно в полночь его облик менялся: и если сегодня он был мальчиком, то на другой день, повинуясь заклятью, превращался в девочку, а еще через сутки все повторялось в обратном порядке.

Что такое ежедневная смена пола, я не стану даже и рассказывать, пусть об этом поинтересуются медики, психологи и прочие натуралисты всех мастей. Скажу лишь своим друзьям и по секрету: мы все очень похожи на этого «мальчика» и подобно ему (а может и чаще – по несколько раз на дню) незаметно для нас самих меняем свой пол. Таково наше человеческое счастье и участь. И всё же те, кто чувствуют в своей душе головокружительную экзистенциальную перспективу, без сомнения, легко найдут её и в этом простом сюжете. Но сейчас меня в нём волнует только это самобытное одиночество. Вы думаете, что знаете уже многое о человеческом одиночестве? О, вы не знали еще одиночества этого мальчика. О нем стоит рассказать.

Бывают состояния, которые мы не называем безумными, но они иррациональны, нелепы и при этом защищены и самодовлеющи, устойчивы именно своей нелепостью, в которую герметически замыкается неповторимая собственная реальность. Такой мир – крепость и чужие ветры не врываются в него. В нем «Я» сохранено, практическая ориентировка не нарушена, просто изменилось трансцендентное восприятие мира и разрушилась прежняя подоплека всех вещей и их значимость. Это может быть поразительное мрако-радостное воcприятие, жуткое и великолепное одновременно.

У таких людей ничем не выдающаяся рациональность внешнего поведения сочетается с диковинными, фантастическими тайнами в душе. О, сколько россыпей золотых монет, хранящихся в таких неведомых сундучках, не видело еще нашего обычного света, не искрилось в его невидимых лучах!

Такие души очень хорошо знают, что человеку не пройти путем эпоса (постижения большого мира), что единственный их возможный путь – внутрь себя, в свою собственную «внутреннюю вселенную бесконечных возможностей», ибо сюда ведь всегда «рукой подать». Их жизнь – вариации на свою собственную, единственную, монотонную тему. Для них само собой разумеется, что благо заключается не в бездумном принятии сакрального или светского устава социальной группы, но в покорности зову и законам собственной судьбы, которая есть реализация собственного, отличного от всех других микрокосма.

Такое одиночество не стремится поведать о себе, оно знает, что откровенность есть лишь недостаток самообладания. И только для такого одиночества доступно богатство истого самообладания с его древним законом: жить в тайне. ЖИТЬ В ТАЙНЕ – это наивысшее из искусств. Кто познал себя, тот незаметен и молчалив, потому что дорожит собой. А чистый аскетизм этого одиночества рано или поздно неизбежен – ведь надо же обуздать этого монстра внутри себя. Однако бывает всякое…

Когда мальчик вырос, он ушел от своих родителей как от слишком навязчивых свидетелей себя. На следующий день, будучи уже девочкой, он, конечно, горько раскаивался в содеянном, и даже захотел умереть. Спасла его простая и привычная мысль – мысль о завтрашнем дне, когда он снова будет другим, сильным. Так и стал он жить этой мыслью как своей единственной отрадой, как своим окончательным открытием себя. Каждое утро, возвращаясь к своему темному океану, он отдавался этому древнему, но теперь вдруг осознанному чувству, смешивавшему в его душе ощущения собственной силы и странного презрения к ней. Это было сильное, неизменное, похожее на детское утро, чувство собственного безумного мифа. Чувство мифа – это утреннее чувство, незабываемое ощущение того, что мир только что рожден, только что пересотворен тобой или специально для тебя, что он юн и древен одновременно. В этом чувстве нет ничего рассудочного, лишь мистическая дрожь от пребывания здесь-и-сейчас, в мире, где может произойти всё, что угодно.

И вот однажды, гуляя как обычно у берега, в золотых лучах заходящего солнца, он увидел у самой линии прибоя девочку. Прохладный вечерний бриз шевелил ее светлыми волосами, и была она прекрасна как песня. Они, кончено, стали друзьями. Единственное, что омрачало радость обретения нового друга, было то, что мальчик не представлял себе, что он ответит, если девочка вдруг спросит, почему он может видеться с ней только каждый второй день. Но этот вопрос девочка так и не задала. Они гуляли до самой ночи и всё никак не могли наговориться. Девочка удивлялась умению мальчика понимать ее проблемы, а мальчик тайком страдал, потому что не мог открыть своего страшного секрета. Они целовались и ласкались на мягком песке, под звуки прибоя, среди звона цикад, и были друг другу как брат и сестра, не знавшие людских запретов. Но через некоторое время мальчик заметил, что девочка с каждым днём становится всё грустнее. Она не хотела больше близости, и лишь с бесконечной любовью, сулящей мучительную разлуку, смотрела ему в глаза.

И тогда в порыве отчаянья герметичность его мира рухнула. Мальчик решился изменить своей тайне и своему само-обладанию, которыми так дорожил. Он решил открыть свою тайну и поведать о страшном проклятье. Это случилось 17 декабря. Он сказал:

– Любимая, твоя печаль меня убивает. Я чувствую, что должен открыть тебе свою тайну, потому что люблю и не хочу скрывать от тебя ничего. Я знаю, что это может оттолкнуть тебя от меня, что, раскрываясь перед тобой, я рискую потерять тебя, ибо не станет между нами больше нашей непостижимости, неизведанности, незаконченности, то есть всего того, что делает нас надеющимися и живыми, что обещает нам совместную будущность. Не знаю почему, но моё одинокое сердце говорит мне, что тебе я могу доверить себя и свою тайну. Эта тайна и «я» есть одно, эта тайна и есть «я». И после того, как мы встретились, она не есть больше моя единственная радость и мука. Я готов потерять всё это ради тебя, ради смертельно опасной попытки …стать чем-то б`ольшим. Я проклят старыми злыми духами, и один день мне приходится быть мальчиком, а другой девочкой. Это звучит безумно, но это правда.

Открыв таким образом душу, он застыл, ожидая, что скажет девочка. А вдруг она и вправду закричит в ужасе и убежит навсегда, снова обрекая его на одиночество у темного океана? Но девочка, напротив, изумилась и странно улыбнулась, а затем рассмеялась, нежно обняла его за шею и поцеловала в губы:

– Милый, это просто невозможно, и я не могу этому поверить. Ведь я тоже не всё о себе рассказала. Несколько лет назад я тоже навлекла на себя гнев неведомых духов, и на мне висит точно такое же проклятье. Сегодня я выгляжу девочкой, а в полночь превращусь в мальчика. И грустила я лишь потому, что думала, что ты никогда не поймешь, не примешь, не полюбишь меня такой – настоящей. Я боялась, что мои признанья оттолкнут тебя, и тогда я навеки останусь одна. Но твоё сердце тебя не обмануло. Теперь и мне понятно, почему и для чего мы встретились. Так странно, послушай: ни твоя и ни моя тайна не перестали быть тайной, они стали одной тайной, но тайной на двоих, двойной тайной, еще большей тайной. Это какая-то чудесная сказка!

На следующий день в полдень на заветном берегу появились две фигурки. Мальчик, который за ночь превратился в тонкую светловолосую девочку и девочка, которая стала мальчиком с грустными глазами. Завороженные, они медленно приблизились, протянули друг другу руки, сели на песок на зыбкой границе волн. Две стихии: земля и вода, мужское и женское, соединились в удивленном, упоительном, нескончаемом, взаимном взгляде. До самого заката шел их, сливающийся с шумом волн, монотонный, то печальный, то радостный разговор. Ибо все сокровища, над какими раскинулся небесный свод и которые таит в себе земля, в каком бы измерении её ни взять, не стоят того, чтобы из-за них волновалось их сердце, приходили в смятение их чувства, сомневался их разум. Вместе они еще крепче обретали спокойствие собственных неповторимых душ, отказавшихся внутри себя от всех внешних, иллюзорных точек опоры.

С тех пор прошло много лет. Я вижу их там – в бесконечном будущем, которого никто еще не видит. Они всё еще живут в тайне, они неразлучны и они по-прежнему тихо разговаривают или молчат между собой. Они – словно два никому неведомых сундучка, открывших свои богатства друг другу в лучах улыбающегося только им солнца. И каждый год – 17 декабря – они отмечают свой собственный тайный праздник – День оборотней, когда они впервые узнали, что такое великий полдень и тайна одиночества вдвоем.