О прозе Иегуды Мендельсона

на сайте «Новая литература»

О, эти еврейские преувеличения, над которыми принято смеяться в анекдотах и в жизни, но которыми исполнены вопли библейских пророков. И опять та же лихорадочная поспешность, которая идет рука об руку с речевыми преувеличениями <…> – такова диониссийская природа психики народца, который придумал себе мессию. Я человек неверующий и потому не могу сказать, что культивирует что, что вытекает из чего: темперамент ли древних скотоводов и кочевников, живущих на краю пустыни с ее миражами и сводящими с ума ветрами, создает мессианскую идею, или непрерывное тысячелетиями ожидание мессии создает этот экзальтированный темперамент. Но я знаю, что именно идея близкого вот-вот прихода мессии, который тут же (в тот же момент!) рассудит всех по справедливости…

Александр Суконик

Пожилые еще помнят Высоцкого… Будто собственные нервы были натянуты на его гитаре… И он их рвал, не жалея. Как и свои голосовые связки.

И если он пел, скажем, о войне, ТАК, то потому, что страшно актуальна была та война для него. Потому актуальна, что на ней КАЖДЫЙ был творцом Истории, не меньше. Тогда как «теперь»… Как бы спали, - так воспринимал, нас, своих слушателей-современников, Высоцкий, - а он, единственный, вознамерился в нас разбудить граждан. И не получалось. А он не сдавался, надеясь, что вот-вот, еще секунда, и он нас пробьет. Иначе будет поздно. Проспим страну…

Стоило надрываться…

Если рассказы Иегуды Мендельсона - о военном времени, о довоенном - написаны сейчас (даты не проставлены), в начале XXI века, то их экзальтация тоже, наверно, вызвана острой актуальностью давних переживаний персонажей рассказов в настоящий момент России. (Именно России, раз написано это по-русски и печатается в российском электронном журнале.)

А в чем сейчас в России острота момента? – В неясности, каким все же путем – авторитаризма (или хуже) или демократии пойдет страна, большинство населения которой в так сказать демократических реформах разочаровалось. Или, может, наоборот: острота - в самой сомнительности существовании России в довольно близком будущем. (Например, учитывая ежегодное уменьшение населения на миллион…)

Есть отчего впасть в экзальтацию.

А она налицо.

«Буханка хлеба».

«Мы ели все, что можно было жевать», - так начинается, после военной справки-преамбулы, рассказ.

Отдает абсолютизацией и «мы», и «все».

Свидетельствую. Изо всех моих соседей-мальчишек (может, десяток их был) только один, Ёйна, ел так называемую макуху, жмых (присутствующий и в рассказе и зачем-то взятый в кавычки автором – наверно, для того, чтоб выделялось слово). Вообще более или менее широко известен голод послевоенный, военный – мало. Это не значит, что я возражаю, что его не было совсем. Просто я вижу ноту экзальтации и в «мы», и в «все», и в кавычках: «кусок «жмыха»».

К ней же относится и ирония: «лебеда на сковородке заменяла жареные грибы», и словоупотребление: «Хлеб выпекали из невероятного состава», и превосходная степень: «где натуральной муки была самая малость». И т.д. и т.п. – незачем все перечислять.

И пусть сейчас в России в превышении смертности над рождаемостью винят больше морально-политические причины, и собственно голода нет, но видеть похожесть на войну, когда тоже голода вроде не было, правомерно. Тем более что сплошь да рядом ненацеленность деятельности властей на человека, а так же ненацеленность человека на самообеспечение (надежда на все же власть) тоже оказались в наследстве у новых времен от прошлых.

И обоснован антивластный моральный пафос автора. Он выбрал в главные герои ребенка, не способного обеспечивать себе нормальный прокорм. Он выбрал в спасающее («Нас спасало» - не менее) окружение героя его родственницу, тетю Соню, и адресного благотворителя, тетиного начальника, имевшего такого же, как герой, сына и потому сочувствующего мальчику.

Плохо (в прошлом и настоящем) устроена жизнь (в СССР и России), - как бы говорит автор. И говорит так страстно, словно знает секрет жить хорошо.

В чем российская беда, становится яснее из следующего рассказа, который я взялся читать, - «Павлик Морозов».

Я тем охотнее на него перескочил, что недавно в телевизоре, - вполне в духе тенденции к антидемократической реакции в России на неудачи, так сказать, демократических реформ, - наткнулся на передачу, восстанавливавшую честь и достоинство Павлика Морозова, попранные-де в начале реставрации капитализма.

Дело с Павликом темное. Но для повзрослевшего «я»-рассказчика оно ясное: Павлик – иуда. Даже хуже, потому что предал РОДНОГО отца. Насколько справедлив донос, для взрослого «я»-рассказчика мендельсоновского рассказа не важно. (Не важно для самого Мендельсона даже существовал ли Павлик на самом деле, о чем он от себя пишет в преамбуле). А важен (думаю, для обоих) факт приоритета общественного над не просто частным, а над семейным: мальчик-то, «я», мог-таки попасться с подменой родителем понятия «бандит, преступник» на «слушаю радио, которое запрещено» через обобщающее понятие «отец был врагом народа». Однако и взрослый «я», повествующий десятки лет спустя, считает ту подмену благой. Рассказ кончается так:

«…Какими «роботами» пытались вырастить нас!

Слава Б-гу, не удалось выкорчевать искорки…»

Мне кажется очаровательной сама неграмотность автора: «выкорчевать искорки» вместо «корни», никчемные кавычки («роботами»), «Его памятник, бюст или скульптура преследовала» вместо «преследовали», «памятник, бюст или скульптура (а не их фотографии) … в пионерских и комсомольских газетах» и мн. др. (и по всем рассказам так). В самом деле… Если человек чувствует, что ему ЕСТЬ, что сказать… Важна ли грамотность? Если сообщаемое настолько ценно: вон, аж Б-г привлечен, и, похоже, не в качестве междометия, как то часто бывает у русских (русские без огласовки не пользуются этим словом; впрочем, я не знаю, как поступают верующие евреи; но рассказ-то написан не для верующих евреев). Неграмотность автора – лишняя краска для выражения экзальтации.

Пафос Мендельсона: нравственность – превыше всего.

И есть такое новейшее веяние (цивилизационный подход) в исторической науке, что больше нравственность масс, а не экономика, влияет на страны.

И следующий прочтенный мною рассказ, «Прощение», уточнил, в чем гвоздь нравственности (в преданности семье), и подтвердил акцент рассказа предыдущего. Описан еврейский религиозный ритуал посещения могилы в годовщину смерти (мамы «я»-рассказчика) и сопутствовавшие ассоциации «я» (сына). А выражен – со всевозможной экзальтацией – идеал семейственности, возведенной в абсолют: «Это был Рай…».

Два момента как бы перебивают этот пафос. Смерть мамы на переезде через железнодорожное полотно как-то мутно мотивирована спасением ценою своей гибели жизни многих, которых бы поезд сбил на следующем переезде через железнодорожное полотно.

Мне кажется, что муть мотивировки не случайна. Не приоритет общего над частным воспевает Мендельсон.

Другой перебивающий момент – дочка старухи, за которой ухаживала погибшая, тоже старуха (в Израиле принято работать до последней возможности), сказала на ее похоронах сыну, что покойная ее любила больше, чем его, сына. Что прокомментировано «я»-рассказчиком так:

«– ????

И только потом сообразил, что эта женщина именно так чувствовала».

И мы понимаем: ну чего, мол, не скажешь в экзальтации.

Зато экзальтация «сказанного» рассказом (семья – превыше…) лишь торжествует от столкновения с чем-то противоположным.

А противоположное России…

(Цитирую из авторской - неперсонажной - преамбулы:

«Родившись уже в нетрадиционной еврейской семье, будучи комсомолкой и позже коммунисткой, мать в конце жизни сумела прожить "ради детей" в рамках верующей еврейки».)

…Противоположное России состоит (и это согласуется с упомянутой новацией в исторической науке) в ее, России, ментальной приверженности к соборности. Что беда. При наличии вызовов почти всех остальных стран и народов мира, достигших массовой, если и не протестантской, то некой достижительной этики. И иудейская, надо думать, тоже из числа достижительных.

А при продемонстрированной неграмотности Мендельсона и потому, допустимо, его некоторой культурной темноте можно думать, что его соседствующая с Б-гом и Раем сверхценная идея, двигающая им при создании русскоязычных произведений, состоит в обычном, сколько я знаю, для верующих иудеев убеждении, что евреи призваны Богом для спасения человечества. И России, может, - в первую очередь, как наиболее заблудшей.

Потому-то и нравоучительный уклон в рассказах Мендельсона. Что очень соответствует известной (Черноиваненко Е. М. Литературный процесс в историко-культурном контексте. Одесса, 1997) периодизации циклической истории мировой литературы, где вторым в цикле значится так называемый риторический, с упором на то, что нормативно.

Следующим после нормативного идет художественный (в котором специфической функцией искусства является испытательная; для нее противоречивые элементы произведения рождают противочувствия, а те - катарсис, нечто нецитируемое). Так Мендельсон, своей эйфорией занимающийся не испытанием, а внушением поучения, создал, собственно, казалось бы, нехудожественные произведения. Если я не ошибаюсь. Но я вполне могу и ошибаться.

Во-первых, не исключено, что риторическая тенденция как-то циклически повторяется в истории. И что если Мендельсон как раз – на волне. Во-вторых, процитировать у Мендельсона ориентированное на индивидуализм собственническое, семейственное поучение России все же мудрено. И не исключено, что это противоречие – столь эйфорические, максимизирующие, прямо околобожеские элементы и… столь обыденная, приземленная их цель: я, моя семья.

Быть логичным, говорят, не значит быть правым… Мало ли что может у меня связаться в силлогизмы…

Но что-то где-то я попал, кажется.

Совсем, вроде, не художественный жанр – мемуары… «Звонок через вечность».

Опять там сталкивается советская жестокая в своей ингуманности общественная реальность с частными отношениями людей. И последние выживают, а чинившего всякие козни КГБ вот уже нет. Силы Зла увеличены даже лексикой («вечность») в названии до метафизического значения. И вполне в духе древних эпох и темных нынешних слоев населения победа мыслится как уничтожение полюса Зла полюсом Добра. Средний путь (а он ужас как долог) для поучения Мендельсоном немыслим.

И в этом смысле его поучение России, конечно, ей не приемлемо. Но… Хотеть можно. Пусть себе пишет.

27 сентября 2005 г.
 

Я еще недостаточно знаком с этим Литературным журналом, но судя по именам авторов и прекрасному оформлению в классической форме, считаю для себя честью быть опубликованным на страницах «Новой Литературы».

Еще большая честь для меня большая статья Соломона Воложина.

Если признаться по-правде, то я не очень понял суть критики по поводу моих рассказов, но само то, что автор реплики удосужился прочитать (или пробежать острым взором) мои тексты, тоже для меня оценка.

Я не уверен (новичок в Интерне), что сумею поместить этот ответ, поэтому постараюсь быть очень кратким.

Никогда и никого я не собирался поучать в своих вещах (ну, разве кроме детей и внуков), и никакой задумки в этом плане не было, тем более жителей так далекой сегодня для меня России, хотя ее болью еще продолжаю жить... Это же страна сотен поколений моих предков, могилы которых покрывают ее просторы от Белоруссии до Ленинграда.

Мои рассказы из книги об отце «СКВОЗЬ ДЫМКУ СНОВ-ВОСПОМИНАНИЙ».

Желающие могут познакомиться с выдержками здесь:

http://www.proza.ru/author.html?Yehuda

Ничего иного, кроме живых воспоминаний мальчика 4-6-ти лет времен Войны.

Так я видел, слышал, чувствовал.

И совсем нетрудно мне было перенестись туда и жить именно тем временем во время написания книги.

Книги пишут не люди...

Мало уже осталось живых свидетелей и соучастников, и на мой взгляд, ДОЛГ каждого написать свое, и так, как именно он это видел и чувствовал...

Мое еврейство я не скрывал даже в самые лютые годы, и продолжаю им гордиться не меньше, чем русский русскостью, а украинец своей нацией.

Я верующий человек, а значит убежден, что все запланировано на Небесах, как и моя встреча с г-ном Соломоном Воложиным.

Я понимаю, что моя фамилия (не зависимо от моего желания) очень музыкальна, но в письме иногда можно употреблять и имя, и слово автор, чтобы не звучало диссонансом: Мендельсон, Мендельсон, Мендельсон...

Кстати Соломон (Шломо) от слова ШАЛОМ (мир), а в Воложине была самая знаменитая иешива конца позапрошлого и начала прошлого века. Сегодня в Израиле существует одна из престижных высших иешив (Академия Иудаизма) – ВОЛОЖИНСКАЯ, откуда вышло немало наших Мудрецов...

Наступает еврейский Новый Год (Рош Ашана), начало существования Человечества от рождения (Создания) Первого Человека АДАМА.

В этот день судят все живое.

И сотрудникам, и авторам, и читателям журнала желаю хорошего, сладкого года и быть записанными в КНИГУ ЖИЗНИ.

Иегуда Мендельсон

30 сентября 2005 г.
 

Первые же слова Александра Суконика (Соломона Воложина) "О, эти еврейские преувеличения... " заставили меня прочесть рассказ Иегуды Мендельсона "Буханка хлеба", который начинается так: "Голод, беспрестанное желание что-то пожевать, постоянное ощущение пустого живота, подкатывающиеся к горлу спазмы голода, слюна, набирающаяся во рту даже от воспоминания о пище...".

Теперь я хочу спросить Александра: "Вы когда-нибудь испытывали сильное чувство голода - такое, которое наступает, например, после трех дней голодания?"

У меня был такой момент, когда я однажды заблудился в лесу. Тогда мне было одиннадцать лет. Помню, была ранняя весна. Войны, конечно, никакой не было, но чего-то съестного в холодном и совершенно голом лесу я найти не смог. Чтобы заглушить чувство голода я постоянно жевал молодые побеги ивы, а чтобы забыть о страхе, особенно, по ночам - громко разговаривал сам с собой и пел. Читая рассказ Иегуды, мне все это живо вспомнилось, хотя с того времени уже прошло сорок четыре года.

Понимаете, Александр, в своем рассказе Иегуда хотел описать только это одно чувство острого голода, которое он испытал в годы войны. Автор оставался бы абсолютно не виноватым перед читателем даже и в том случае, если бы он никогда не голодал, не жил бы в военное время, а все изложенное самым откровенным образом нафантазировал. Такова уж специфика литературного творчества: здесь разрешается что-то и придумывать.

Вы, Александр, упомянули Высоцкого, который пел о войне, поскольку она была для него "актуальна". Правильно, все мы начинаем что-то делать, когда это становится для нас актуальным. Иегуда тоже взялся за перо, думаю, по тем же причинам. Но вот я читаю, как Вы, Александр, от актуальности для автора плавно перешли к актуальности для страны - "А в чем сейчас в России острота момента?" Потом Вас понесло на демографические проблемы: "учитывая ежегодное уменьшение населения на миллион..."

Это Вы уже, очевидно, писали под впечатлением других произведений Мендельсона - "Прощение", "Звонок через вечность" и т.д. Как и рассказ "Буханка хлеба", все они очень добрые, лиричные, наполнены тонкими переживаниями автора. Иегуда выражает свои теплые чувства к родным и близким, рисует прекрасные пейзажи святой для него земли. Мне показалось, Александр, что он очень мудрый человек. Не могу понять, почему Вас раздражают его сочинения?

Вы сравните, о чем пишет он, и что написали Вы, цитирую: "Опять там сталкивается советская жестокая в своей ингуманности [ну, и словцо!] общественная реальность [нет общественной реальности, есть просто реальность] с частными отношениями людей [Вы против частной собственности?]. И последние выживают [Вы о пенсионерах?], а чинившего всякие козни КГБ вот уже нет [ФСБ еще покруче будет]. Силы Зла [это что - чёрт рогатый?] увеличены даже лексикой ("вечность") в названии до метафизического значения. И вполне в духе древних эпох [Вы имеете в виду эпоху Золотой Орды?] и темных нынешних слоев населения [речь идет об африканцах?] победа мыслится как уничтожение полюса Зла полюсом Добра [южане уничтожают северян, или наоборот?]. Средний путь (а он ужас как долог) для поучения Мендельсоном немыслим [Вы за полную победу северян?]. И в этом смысле его [Иегуды] поучение России, конечно, ей [лишнее местоимение] не приемлемо [Мендельсон никого не поучал]. Но... Хотеть можно [Спасибо]. Пусть себе пишет [а может быть ему руки отрубить, чтобы русофобские тексты не писал?]".

Итак, Александр, по-вашему, получается, что Иегуда крайне опасный человек для всего русского населения. Полно Вам, он очень мирный и душевный человек - это видно по его текстам. Я бы с ним с удовольствием стаканчик винца пропустил, а заодно и о жизни покалякал. Поверьте мне, русскому человеку, Иегуда безобидный и совершенно безопасный человек - и для Вас, и для России в целом. Напротив, хочу его поблагодарить за превосходные новеллы и извиниться за всех нас, не в меру патриотично настроенных русских. Вам, Александр, тоже желаю добра и мира, трудитесь на благо Отечества и Русского Народа, но постарайтесь впредь никакого не обижать из "инородцев", включая эфиопов (это я о Пушкине вспомнил). Олег Акимов.
 

Уважаемый Олег Акимов,

(Ваша фамилия ассоциирует у меня с гениальным постановщиком кукольного театра времен моей молодости, кудая бегал на галерку в мои медицинские студенческие годы, а затем уже, будучи врачом и учась режиссуре у самого Г.Товстоногова в театральном институте, по проходным талонам. Этот великий режиссер был не только моим любимцем - весь Ленинград преклонялся перед его талантом, экспрессией и новизной спектаклей, когда каждая новая вещь была сенсацией театрального Ленинграда), извините за отступление...

Я Вам очень признателен за Ваш теплый и в то же время глубоко психологический ответ.

Я не знаю, кто на самом деле Александр Суконик (Соломон Воложин), и мне хотелось бы познакомиться с его творчеством не критика...

На мой комментарий он не ответил, видимо, очень занятый господин.

"Отстрелялся и ушел..." (с)

Имеется такая тенденция, когда именно люди, в какой-то мере относящиеся к нашему многострадальному народу, именно больше всех высказываются "святее римского папы..."

Но Б-г с ними.

Мне очень согрело сердце Ваше письмо и чем-то напомнила Короленко в период известнейшего судебного процесса - "Кровавый навет".

Я, как и все мои соплеменники, сталкивавшиеся в прошлой жизни со страшной реальностью, небезразличен в этих вопросах.

Вместо писаний, помещаю маленький рассказ периода бегства от немцев.

А ведь ощущения маленького человечка остаются навечно...

С самыми наилучшими пожеланиями, Иегуда Мендельсон.

БЕГСТВО. ЭВАКУАЦИЯ

Мой отец сражался за меня

И за тысячи таких же малых.

Где-то за границами хранят

Земли след его кровинок алых.

Дрался за евреев всей земли,

За униженных большой планеты.

Бури лет следы те замели,

Но они еще теплятся где-то.

Самый мирный на земле народ,

Больше всех гонимый и страдавший.

По миру разбросан древний род,

Столько раз невинно истекавший

Кровью,

                  алой кровью человечьей,

Терпеливый

              и в надежде вечной...

1964

На барже по Днепру

Сапожник

Маленькие детские ботиночки-топтушки с развевающимися завязками, как легкие бабочки, спорхнули с окна-иллюминатора черной, пропитанной запахами соли баржи и полетели в воду. Они порхали в воздухе на легком ветру. Вот они уже медленно приземлились на поверхность воды, чуть-чуть нарушив ее ровную гладь, как будто выгнув натянутую поверхность. Как два легких кораблика, парочкой они стали медленно плыть по реке, удаляясь от плывущей баржи, пока маленькими темными точками не исчезли вдали…

Мы на буксире плыли вниз по Днепру.

В середине трюма баржи, спиной к столбу, подпиравшему палубу, ближе к правому борту сидел худой, истощенный, туберкулезного вида сапожник. Он все время наклонялся над своим станком и что-то шил, точил, приколачивал гвоздиками. Мне, четырехлетке, было очень интересно наблюдать, как он наполнял рот деревянными гвоздиками, прокалывал огромным шилом подошву, и ловко выплевывая прямо в руку гвоздик, одним ударом загонял его в подошву. По бортам баржи круглые окошки-иллюминаторы, постоянно открытые для проветривания пропитанного потом и испарениями соли трюма.

Я стоял поблизости от сапожника, жонглировавшего гвоздиками и молотком, наблюдая за его работой, как загипнотизированный. Годовалая Зина делала то, что обычно делают детишки ее возраста. Пеленок не было. Лежали мы вповалку по всему трюму баржи, собираясь семейными группками. Детские ботиночки-топтушки Зины сушились в проеме иллюминатора, и, может быть, заслоняли свет сапожнику. Во всяком случае, запах они издавали не самый приятный.

Вдруг этот истощенный человек поднял голову, глубоко заглянул в мои глаза, как будто просверлил до дна, до мозга. Продолжая смотреть мне в глаза, он левой рукой вынул изо рта гвоздики, правой же ловким движением молотка столкнул ботиночки наружу, в воду. Я только увидел, что они поплыли по течению, как два игрушечных кораблика, отставая от баржи, влекомой буксиром. Я, пораженный, окаменел.

Сапожник глазами показал мне на свой молоток. Перед моими глазами огромный железный молоток: одна сторона его заканчивалась круглым ударником, а с другой - торчали железные раздвоенные крючья, которыми вытаскиваю гвоздь за головку. Он тихо и раздельно (я впервые услышал его голос), глядя вглубь моих глаз, произнес:

- Жиденок, молчи. Если кому-нибудь скажешь слово, то разобью твою голову этим молотком, а потом и тебя, и твоих сук выброшу за борт…

Мне стало страшно. Я был уверен, что он это сделает. Да и впервые в жизни услышал страшные, непонятные слова: «жиденок», «сук»…

- Папочка, где ты? Приди ко мне, спаси нас... Ведь ты же военный, с ружьем, ты не испугаешься его молотка…

Я все время молчал. Никому не сказал ни слова, хотя и мать, и бабушка, и тетя Соня еще долго всех спрашивали, обходя трюм и палубу в поисках пропавших единственных ботиночек. Этот урок и того антисемита я запомнил на всю жизнь. Детский мозг фотографирует навечно. Сколько еще ему подобных я встречал потом в своей жизни! Но этот был самым страшным, ведь я ничего не мог ему сделать, даже сказать слово, даже закричать, даже заплакать вслух. Его угол под столбом я старательно обходил стороной...

Если Вам будет интересно, то можете познакомиться с моим сайтом:

http://mendelsson.sitecity.ru/index.phtml
 

Уважаемый Олег Акимов!

Если я достану ваш электронный адрес, то отвечу на то, что является не, так сказать, общественно интересным, а личным, относящимся ко мне и к вам.

А здесь я отвечу на остальное. Впрочем, оно единственным оказалось.

«Иегуда хотел описать только это одно чувство острого голода, которое он испытал в годы войны»

Предположим, вы правы.

Разрешите предположить и мне. А именно: что вы, как и большинство читателей сайта, не писатель (хоть такие имя с фамилией есть в Интернете, и даже на данном сайте какой-то Олег Акимов выступает как публицист; но публицист - это ж не писатель, в смысле - не создатель художественных произведений; хоть - опять же - не исключено, что вы пишете и художественные произведения и где-то прячете). Итак, если предположить, что вы не писатель, то - не окажись к слову - вы б не описали чувства заблудившегося в лесу. Правда?

И это не случайно.

Художественное произведение (я имею в виду, говоря об искусстве, идеологическое, в смысле - не прикладное, искусство) порождается идеалом. Идеал, с одной стороны, колоссальный возбудитель активности, с другой - пронизывает ВСЕГО человека, в том числе и даже преимущественно - подсознание. Не выразить его - не хватает удержу, а выразить - неимоверно трудно из-за невнятности для самого себя. Кто имеет художественные способности, чувствует их в себе, тот рискует действовать. Кто не чувствует, тот не пишет (рассказы и повести), не рисует и т.п.

Вот предположенный вы и не написали рассказ, как заблудились в лесу.

Если верить на слово Иегуде (не писательское слово, а ответное мне), он относится к писательству иначе: «ДОЛГ каждого написать свое, и так, как именно он это видел и чувствовал...»

То есть и у вас, Олег, перед человечеством есть долг: описать самое запомнившееся, в частности, чувства заблудившегося.

Представляете? На Земле 6 миллиардов человек, и каждый ДОЛЖЕН написать что-то своё!

Вам не хочется после этого с Иегудой поспорить? Вы б не согласились со мной, что долг каждого в другом: НЕ ПИСАТЬ художественных произведений, если хватает сил себя сдержать (то есть, если подозреваешь, что художественного таланта у тебя нет).

Теперь - как представлен в «Новой литературе» Иегуда? - «Новый автор: Иегуда Мендельсон. Рассказы и эссе». В самих рассказах и эссе не помечено, где что.

Я предположил, что разобранное мною - рассказы. То есть - по ведомству художественной литературы. Вы, Олег, похоже, не против такого предположения: «Автор оставался бы абсолютно не виноватым перед читателем даже и в том случае, если бы он … все изложенное самым откровенным образом нафантазировал. Такова уж специфика литературного творчества: здесь разрешается что-то и придумывать».

Так я стал писать об Иегуде потому, что увидел у него нехудожественность, соединенную с посылом именно художественной литературы - выразить идеал.

Конечно, если мы с вами ошиблись, и разобранные вещи - эссе, а не рассказы, то я виноват. Я не должен был вообще реагировать на Иегуду.

Однако я подозреваю, что Иегуде-то самому безразлично, те его вещи есть рассказы или эссе.

Дело в том, что такова, насколько я знаю, традиция чтения у набожных евреев в Израиле (а Иегуда в Израиле давно, и он набожный). Им важно читать нравоучение, а не что бы то ни было другое (см. http://berkovich-zametki.com/2005/Zametki/Nomer1/Misjuk1.htm). Следовательно, писателям и писать надо нравоучения. Писать в большей или меньшей степени «в лоб». Иначе-то нравоучения и не пишутся.

Это пройденный этап для мировой литературы. В случае с Иегудой это, я посчитал, явление НЕхудожественности под маркой художественности на российском сайте.

В то же время у Иегуды явно чувствуется пафос. Разве я этого не доказал? Разве это вообще не очевидно.

И когда под маркой художественности выдается на сайте нечто пафосное (ценность семьи), - а вовсе не передача своих жизненных сильных переживаний одним из 6-ти миллиардов - этим миллиардам, а точнее - России (как утверждаете вы и Иегуда вне своих произведений), то почему б мне не вмешаться? Я ДОЛЖЕН вмешаться (из-за нехудожественности) и имею право между прочим и поспорить с самим идеалом. Ведь художественные-то произведения ради идеалов и создаются. Иегуда преподносит России один идеал, я вполне вправе отреагировать. В том числе и отрицательно.

Другое дело, если вы, Олег, тайный писатель, писатель в том, упомянутом выше смысле. Если вы, например, тот самый публицист Олег Акимов (или подобный). И подумываете когда-нибудь опубликовать не публицистическое, а художественное произведение.

Таких тоже полно среди читателей «Новой литературы», и стоит прореагировать и на таких. И тоже - с позиций защиты художественности.

Ведь я заметил, что иегудовское «ДОЛГ каждого написать свое» стало претендовать на титул ценности. Интернет в принципе дает возможность таким притязаниям. В некотором смысле Интернет - свалка. И обитающие на ней хотели б себя чувствовать элитой духовной. Хотя бы по отношению к еще не опубликовавшимся тут.

Тогда имеет смысл смазать границу между художественным и нехудожественным. Вернее, все хотелось бы, чтоб считалось по ведомству художественного. Авангардное искусство тоже в том направлении работает: что художник выдал - то и произведение искусства. Не меньше.

Захотел описать чувство острого голода - описал - готово произведение.

Так вот я против.

Между мыслью и ее выражением (например, в речи) есть внутренняя речь. В ней почти нет слов. Уж подлежащих - точно. В ней - невиданные сцепления слов. Невнятица, грубо говоря и извне «глядя». А «мысль изреченная - есть ложь», - как сказал поэт. Так он и верно и неверно сказал.

Художник отличается от нехудожника тем, что способен выдать нам, нехудожникам, нечто, ближе всего находящееся к смыслу, к мысли. Это настолько сложно сделать с обычной точки зрения, что кажется тайной. Но она открыта. Выготским. Художник выражается противоречиями. Он их выбирает такими, что от их столкновения в нас нам открывается, что он хотел. В литературе это переживание процитировать нельзя. Оттого все спорят. Но если многие пары противоречий наводят на одно и то же, на одно и то же (сходимость анализа), то… Тут тепелее, тепелее, еще теплее… что-то есть от истины.

Короче, «в лоб» - это нехудожественно.

У Иегуды - «в лоб». В публицистике - «в лоб». И когда заражают чувством - это тоже «в лоб». Напишите заразительную страшилку, как вы заблудились в лесу, и это не будет искусством. И даже - когда намекают - тоже «в лоб».

А владеть тем «не в лоб» - талант надо иметь.

И на сайте под названием «Новая литература» надо, может, больше, чем где-то драться за «не в лоб», чтоб под маркой «новой» в литературу не просовывали нехудожественность вроде пусть и не оголтело лобовых, как у Иегуды, но нравоучений.
 

Ответ Соломону Воложину в виде комментарий к его тексту.

Уважаемый Олег Акимов!

«Иегуда хотел описать только это одно чувство острого голода, которое он испытал в годы войны»

Предположим, вы правы.

Разрешите предположить и мне. А именно: что вы, как и большинство читателей сайта, не писатель (хоть такие имя с фамилией есть в Интернете, и даже на данном сайте какой-то Олег Акимов выступает как публицист; но публицист - это ж не писатель, в смысле - не создатель художественных произведений; хоть - опять же - не исключено, что вы пишете и художественные произведения и где-то прячете).

Весь этот унижающий монолог следовало бы написать лично на эл. почту, если бы была цель НЕ УНИЗИТЬ ЧЕЛОВЕКА, думающего несколько иначе самого писателя...

Художественное произведение (я имею в виду, говоря об искусстве, идеологическое, в смысле - не прикладное, искусство) порождается идеалом. Идеал, с одной стороны, колоссальный возбудитель активности, с другой - пронизывает ВСЕГО человека, в том числе и даже преимущественно - подсознание...

Вопрос:

Где можно познакомиться с произведениями г-на Александра Суконика (Соломона Воложина), заодно и с его идеалами, о которых я косвенно догадываюсь, например, по выражению «иегудовского»...

Если верить на слово Иегуде (не писательское слово, а ответное мне), он относится к писательству иначе: «ДОЛГ каждого написать свое, и так, как именно он это видел и чувствовал...»

Дорогой товарищ, но зачем же вырывать из текста?

«Мало уже осталось живых свидетелей и соучастников, и на мой взгляд, ДОЛГ каждого написать свое, и так, как именно он это видел и чувствовал...»

Представляете? На Земле 6 миллиардов человек, и каждый ДОЛЖЕН написать что-то своё!

Переживших Войну осталось намного-намного меньше...

Вам не хочется после этого с Иегудой поспорить?

О чем?

Теперь - как представлен в «Новой литературе» Иегуда? - «Новый автор: Иегуда Мендельсон. Рассказы и эссе». В самих рассказах и эссе не помечено, где что.

Представлял себя не я. Ни писателем, ни поэтом пока что себя не считаю, поэтому все нижеследующее «пустой выстрел»...

Я предположил, что разобранное мною - рассказы. То есть - по ведомству художественной литературы.

Конечно, если мы с вами ошиблись, и разобранные вещи - эссе, а не рассказы, то я виноват. Я не должен был вообще реагировать на Иегуду.

Реагируют только тогда, когда тебя задевают... Я Вас задел чем-то?

Может быть, все же вспомнили и свое голодное детство?

Дело в том, что такова, насколько я знаю, традиция чтения у набожных евреев в Израиле (а Иегуда в Израиле давно, и он набожный). Им важно читать нравоучение, а не что бы то ни было другое.

Уважаемый Александр-Соломон, к сожалению Вы очень мало разбираетесь и в традициях и в верующих евреях. Я бы Вам порекомендовал писать о чем-то ином...

Следовательно, писателям и писать надо нравоучения. Писать в большей или меньшей степени «в лоб».

Вы так часто повторяете о каких-то нравоучениях, что мне стало любопытно узнать о чем идет речь. Чему и как я, например, Вас обучаю?

В то же время у Иегуды явно чувствуется пафос. Разве я этого не доказал? Разве это вообще не очевидно.

Разве именно это называется «пафосом»? Вы так часто, особенно в своем первом послании пользуетесь загадочными выражениями и вообще непонятными словосочетаниями.

Пример - выдержка из Вашего первого комментария. Кто бы мне его расшифровал...

...периодизации циклической истории мировой литературы, где вторым в цикле значится так называемый риторический, с упором на то, что нормативно.

Следующим после нормативного идет художественный (в котором специфической функцией искусства является испытательная; для нее противоречивые элементы произведения рождают противочувствия, а те - катарсис, нечто нецитируемое). Так Мендельсон, своей эйфорией занимающийся не испытанием, а внушением поучения, создал, собственно, казалось бы, нехудожественные произведения. Если я не ошибаюсь. Но я

И когда под маркой художественности выдается на сайте нечто пафосное (ценность семьи), - а вовсе не передача своих жизненных сильных переживаний одним из 6-ти миллиардов - этим миллиардам, а точнее - России (как утверждаете вы и Иегуда вне своих произведений), то почему б мне не вмешаться? Я ДОЛЖЕН вмешаться (из-за нехудожественности) и имею право между прочим и поспорить с самим идеалом...

Другое дело, если вы, Олег, тайный писатель, писатель в том, упомянутом выше смысле.

Таких тоже полно среди читателей «Новой литературы», и стоит прореагировать и на таких. И тоже - с позиций защиты художественности.

Разве недостаточно оскорбить один раз одного порядочного человека ?

Ведь я заметил, что иегудовское «ДОЛГ каждого написать свое» стало претендовать на титул ценности. Интернет в принципе дает возможность таким притязаниям. В некотором смысле Интернет - свалка.

Художник отличается от нехудожника тем, что способен выдать нам, нехудожникам, нечто, ближе всего находящееся к смысле…

Мне ни в коей мере не хотелось бы переходить на «личную переписку» с г-ном Воложиным.

С друзьями я разговариваю совершенно иначе, как и с пациентами и даже незнакомыми людьми.

Но уж больно «заливается соловушка».

Очень надеюсь, что в такой форме это мое первое и последнее послание.
 

Совсем непросто общаться с автором заметок, тем более критических, который не только не читает текста оппонента, но и заранее считает последнего ПОСЛЕДНИМ..

(Почему-то вспомнилось из послевоенных российских очередей: КТО ПОСЛЕДНИЙ? – за что иногда и рукоприкладывали...)

Общение принято на общепонятном языке, даже, если для этого супермен должен немного опуститься уровнем (так ему это кажется).

Ведь главное – взаимопонимание.

Вот я (благословение Соломона В.) и занялся поучениями, ведь человек часто делает то, что от него так горячечно ожидают...

И все же мне намного ближе и приятнее общаться с людьми, уважающими (в посыле) других и если желающими расти-возвышаться, то не за счет унижения другого...

Прошелся по поисковикам – ни одного худпроизведения не обнаружил. Обидно как-то...

А вообще-то, г-н Шломо Воложин, давайте лучше помолчим.

Это полезнее, чем ругаться.

Не верите – посмотрите здесь:

http://www.hypnosis.sitecity.ru/, http://meditorelax.sitecity.ru/index.phtml.

В отличие от литературы я здесь немного разбираюсь.

С пожеланием крепкого здоровья всем участникам Сервера (необязательно гениям и великим писателям).

Д-р Иегуда Мендельсон
 

Уважаемый Александр (Соломон),

Уважаемый Иегуда - два мудрейших человека!

Помогите мне решить одну нравственную проблему, с которой я столкнулся сегодня, но она преследует меня уже много лет.

Представьте себе, что перед вами стоит студент А, который плоховато знает предмет, но очень старается, и студент Б, который знает предмет более или менее сносно, но ленится, мог бы выучить его и получше. Я постоянно ловлю себя на необъективности. Студент А чаще всего получает у меня 4, хотя знает на 3, а студент Б иногда получает 3 за знания, которые я объективно оцениваю на 4.

Хочется быть справедливым ко всем: знаешь на 3 - получай 3, знаешь на 4 - получай 4. Все просто и честно. Решив однажды поступать именно таким образом, я потом замечаю, как мои оценки снова разъезжаются, становясь постепенно субъективно окрашенными. Причем, чем старше я становлюсь, тем эта субъективность усугубляется. Получается, что я постоянно стремлюсь подыграть неспособному студенту, но старательному, а способного, но ленивого - недооцениваю.

В общем, оценки у меня получаются выше, чем у других преподавателей. Прослеживается и вполне объективная закономерность: если студент учится у меня плохо, то и у других преподавателей он тоже учится плохо. Однако этот факт не снимает той нравственной проблемы, которую мне приходится решать каждый раз перед выставлением оценки.

И вот я спрашиваю вас, друзья, стараться ли мне быть предельно объективным, как автомату (знаете, есть такие автоматы с кнопками "да" и "нет"), или же все оставить, как есть, с чуть смещенными оценочными акцентами.

Вы спросите меня: какое отношение моя проблема, имеет к нашему диалогу? Очень даже прямое. Как видно из существа изложенной выше проблемы, я склонен отнестись к непонимающему с большим вниманием и сочувствием, чем к понимающему.

Иегуду я понимаю очень хорошо, пишет ли он о голоде, любви или ненависти. Все пережитые им чувства быстро и легко находят в моей душе отклик. Автор, несомненно, обладает талантом большого писателя. Его сапожника я, кажется, запомню на всю жизнь, образ этого мерзавца меня пронзил насквозь.

Но хочу спросить уважаемого Иегуду, как Вам удается жить с этим негативным багажом? Не вызвано ли это детское воспоминание злопамятством? И еще, не кажется ли Вам, мудрейший Иегуда, что о сапожнике Вы вспомнили несколько не вовремя или не к месту, если учитывать в нашей беседе третьего собеседника - уважаемого Александра. Могу представить его реакцию на образ сапожника. Он ведь, непременно, этого сапожника примерит на себя.

Эти неприятные для Вас вопросы, дорогой Иегуда, я задаю лишь потому, что Вы способнейший, умнейший и добрейший человек, каких когда-либо я знал. Если Вы думаете, что я знаю ответы на заданные мной коварные вопросы, то сильно заблуждаетесь. Я не знаю ответов и жду с нетерпением их услышать от Вас.

Александр, Вы нисколько не менее способны, умны и добры, чем Иегуда, но Вы - другой. Я бы сравнил Вас с Гегелем и вот почему.

Давным-давно, учась еще в институте, нам, желторотым птенцам-студентам, задали изучать "Феноменологию духа". Хотя эта книга немецкого классика была написана по-русски, я не понял в ней ни единого предложения. Сейчас с Вашими двумя посланиями (на сайте и по моему личному адресу) история повторилась: из Ваших текстов я ровным счетом ничего не понял. Вижу, как Вы старались мне что-то объяснить, затратили на это, наверное, уйму времени и колоссальные интеллектуальные усилия, но я, как неуспевающий студент, не смог разобраться в Вашем метафизическом предмете. Извините меня великодушно, если далее я буду отвечать Вам невпопад.

Иегуду я причисляю к большим писателям, себя писателем не считаю. Если главный редактор "Новой литературы" завтра выгонит меня со своего сайта, я на него не обижусь. Не поверите, но моя главная литературная задача - поменьше наделать грамматических ошибок. Мне кажется, если текст написать грамотно, значит и с литературным языком у автора все в порядке. Таким образом, литературный язык для меня не вид высокохудожественного творчества, как для Александра и, наверняка, для Иегуды, а всего лишь инструмент или средство выражения мыслей. Если мысли дрянные, то и литература для меня будет тоже дрянной. Вот так примитивно, представьте себе, я думаю.

Теперь, Александр, с только что изложенных мной позиций оцените следующий Ваш пассаж. "Художественное произведение..., - пишите Вы, - порождается идеалом. Идеал, с одной стороны, колоссальный возбудитель активности, с другой - пронизывает ВСЕГО человека, в том числе и даже преимущественно - подсознание. Не выразить его - не хватает удержу, а выразить - неимоверно трудно из-за невнятности для самого себя".

Посмотрите, Александр, я не апеллировал к идеалу и, честно признаться, слабо представляю, что это такое в отрыве от его непосредственного носителя. Голод, любовь или ненависть вообще я воспринимаю через голод, любовь или ненависть конкретного человека, например, Иегуды Мендельсона. При этом я забываю, что он еврей или что у него есть борода. Таким образом, конкретный голод, любовь или ненависть бородатого еврея Иегуды превращается для меня, забывшего, что он бородатый еврей, в нечто абстрактное и идеальное (от использования слова "идеал" я по-прежнему хочу воздержаться).

У Вас - все иначе, Вы - Гегель, глубокий метафизик, у Вас в мозгу, очевидно, сидят какие-то гегелевские идеалы без конкретных носителей, которые могут быть воплощены в художественных произведениях. Если абстрактные категории: голод, любовь и ненависть, как идеальные сущности, выражает в своем творчестве Иегуда, то это для Вас кощунство, поскольку он - еврей. "Еврейство" для Вас - это абстрактные "Силы Зла" или "Полюс Зла" какого-то космической формы, оторванной от повседневной жизни. "Русскость", напротив, - Полюс Абсолютного Добра.

В свете художественного творчества для меня национальная принадлежность человека столь же малозначительный фактор, как и наличие у человека бороды. Голод, любовь и ненависть от этих двух атрибутов не становятся больше или меньше, правдивее или фальшивее. В Вашем же мозгу, Александр, происходит столкновение разнородных сущностей. Абстрактный голод, любовь и ненависть, сталкиваясь с абстрактным "еврейством", превращаются в фальшивые сущности, сталкиваясь же с абстрактной "русскостью", делаются подлинными и правдивыми.

Переходя на язык "художественности", Вы пишете: "В случае с [евреем] Иегудой это [его еврейское нравоучение], я посчитал, явление НЕхудожественности под маркой художественности на российском [русском] сайте... И когда под маркой художественности выдается на [русском] сайте нечто пафосное (ценность семьи) [т.е. некий еврейский идеал]..., то почему б мне [русскому человеку] не вмешаться? Я ДОЛЖЕН вмешаться (из-за нехудожественности [еврейства]) и имею право между прочим и поспорить с самим [еврейским] идеалом. Ведь художественные-то произведения ради идеалов и создаются. [Еврей] Иегуда преподносит России [русским] один идеал [еврейский], я вполне вправе отреагировать. В том числе и отрицательно".

Здесь Вы писали как Гегель, не очень для меня понятно. Хотя Вы, Александр, сообщили мне, что являетесь пушкинистом и членом Пушкинской комиссии при Одесском Доме ученых, слог у Вас, должен заметить, не из легких, далеко не пушкинский. Это место в Вашем послании, по-моему, прочитается более точно, если прописать национальность, которую Вы, по-видимому, из соображений политкорректности опустили.

Так вот, Александр, для меня сайт, как носитель информации наряду с бумагой, не должен иметь национальности. Он может представлять идеалы (голод, любовь, в том числе, и как "ценность семьи", или ненависть) от кого бы они ни исходили - еврея, русского или украинца (это я к тому, что главный редактор сайта, судя по фамилии, является украинцем). Если Вы, Александр, настоящий философ - в чем я лично не сомневаюсь, - то должны догадаться, что нет какого-то "украинского голода", "еврейской любви" или "русской ненависти". Но есть, к сожалению, другое.

Украинцы больше русских и евреев во времена коллективизации пострадали от голода. Поэтому можно говорить об "украинском голоде". Точно так же, у евреев и в семье больше любви, и страна живет дружно, поэтому говорит о "еврейской любви". А у нас, русских, и в семье дерутся, и внутри страны идет постоянная грызня. Спросите - почему? Отвечу - не знаю. Я воспринимаю это как некую историческую данность. Однако, как русский патриот, очень хочу, чтобы и в русских семьях и в нашем многострадальном Русском Отечестве установился мир и согласие.

Вопросов к Вам, Александр, у меня нет. Я хоть и сказал, что понимаю Вас меньше, чем Иегуду, но нутром чую, что никогда и не смогу понять, как бы Вы не старались мне объяснить свою "гегелевскую" метафизику. Одна у меня будет к Вам, Александр, просьба - постарайтесь все же усмирить в себе негативные эмоции, не выплескивайте Вы их на безвинных людей.

На этом, уважаемый Александр и уважаемый Иегуда, разрешите попрощаться. Желаю вам прожить как можно больше радостных и счастливых дней. Олег Акимов.
 

Ну что мне делать!?

Если я пишу одно, а прочитывают этот Акимов и Мендельсон – другое. Я - «нехудожественность», они – «антисемитизм», я – «выражение «в лоб», нравоучение», они – «национальная нетерпимость», я – «идеал семьи», они – «еврейство». Даже имя мое отказываются прочесть, как оно написано. Я - «Соломон», а Акимов – «Александр».

Рятуйтэ, громадяны!
 

Дорогой Олег (позвольте так обратиться и из-за возрастного старшинства, и из-за того, что у нас так принято обращаться, и из-за дорогих \золотых\ слов, во время сказанных)...

Признаться я пытался читать в Вашем разделе, но это для меня тяжело (в чем не стесняюсь признаться), в философии и высокой логике я слабоват. И все же, после этой статьи (а иначе ее и не назовешь) я, без зарока, еще и еще раз почитаю Ваши произведения.

Опять «поучения». Никогда не старайтесь охудожествовать Ваш текст, он оригинален, натурален, и что самое главное – лично Вашего слога и почерка...

Потрясающе, как точно и необидным слогом Вы ответили г-ну Воложину по сути темы (я человек независтливый, а тут позавидовал по-белому)...

Мне Ваша статья настолько понравилась, что я ее помещаю на свой сайт в раздел МОИ ДРУЗЬЯ ПИСАТЕЛИ И ПОЭТЫ. А это о чем-то говорит, кроме просто комплимента....

http://mendelsson.sitecity.ru/ltext_1512205705.phtml

А теперь по поводу отрывка, относящегося ко мне...

«...Иегуду я понимаю очень хорошо, пишет ли он о голоде, любви или ненависти. Все пережитые им чувства быстро и легко находят в моей душе отклик. Автор, несомненно, обладает талантом большого писателя. Его сапожника я, кажется, запомню на всю жизнь, образ этого мерзавца меня пронзил насквозь.

Олег, а Вы не боитесь перехвалить? Вдруг я себя и действительно писателем возомню? Опасно.

А сапожника я таки запомнил на всю жизнь, т.е. типа, каким нельзя быть человеку. И даже к своим врагам старался не быть таким сапожником...

Но хочу спросить уважаемого Иегуду, как Вам удается жить с этим негативным багажом? Не вызвано ли это детское воспоминание злопамятством? И еще, не кажется ли Вам, мудрейший Иегуда, что о сапожнике Вы вспомнили несколько не вовремя или не к месту, если учитывать в нашей беседе третьего собеседника - уважаемого Александра. Могу представить его реакцию на образ сапожника. Он ведь, непременно, этого сапожника примерит на себя.

Это вовсе не злопамятство, а боль раненой детской души. Когда я писал в воспоминаниях об отце, то вновь видел уплывающие вниз по Днепру детские ботиночки. А Зиночка, сидящая за нашим Субботним столом (тяжелая у нее судьбища!) – уже хорошо подкрашенная бабушка...

Но ботиночки все плывут, как два кораблика, и мрачное худое лицо злодея с молотком в руке стоит перед моим испуганным взором...

Эти неприятные для Вас вопросы, дорогой Иегуда, я задаю лишь потому, что Вы способнейший, умнейший и добрейший человек, каких когда-либо я знал. Если Вы думаете, что я знаю ответы на заданные мной коварные вопросы, то сильно заблуждаетесь. Я не знаю ответов и жду с нетерпением их услышать от Вас...»

Откровенно говоря, я очень люблю краткость, но Вы меня вынуждаете на многословие.

Надеюсь, что оно не было слишком утомительным.

Олег, я не боюсь не выплеснутых чувств, ни откровения даже публичного...

Если пожелаете, то я Вам вышлю мои книги...

Мне очень Вашно и интересно именно Ваше мнение.

Дай Б-г, чтобы критики и в НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ были как Вы.

С глубоким почтением (и к Соломону – тоже), Иегуда
 

Сейчас идет фильм «Есенин». Там есть такой разговор по-итальянски, имеется в виду, между гондольером и его пассажиркой, в Венеции, на фоне пения Есениным во все горло, в этой же гондоле, песни о Стеньке Разине:

- О чем он поет? - спрашивает гондольер.

- О разбойнике. Как он подавил бунт в банде, утопив в реке свою девушку.

- Почему так весело?

- Такова загадочная русская душа.

- Мне нравятся эти русские.

Услышав это, мне вспомнился сапожник Иегуды Мендельсона. А что если и он написал свой рассказ не из злопамятства?

Это было б тем, что называется «не в лоб» или - художественностью. А что. Не все ж человеку нравоучительные мемуары писать…

В самом деле. Противоречие налицо. Один и тот же персонаж и восхищает и ужасает повествователя, а через него и нас.

То, что автор перегнул с лобовым осуждением сапожника, не беда. Художническая неудача, можно сказать. Сказывается ж тысячелетняя еврейская традиция нравоучительности. Но вот - проблеск иного все же прорвался. Все же сказалось, может, что он прожил сколько-то в России. И когда прожил! - В молодости. Когда впечатления от жизни самые яркие.

Сам этот звериный антисемитизм сапожника разве не есть яркая черная краска? Как убийство княжны Стенькой Разиным… И в чем-то не равна ли ему, антисемитизму, по яркости другая краска - восхитительная виртуозность работы сапожника?

Тогда тут у Иегуды Мендельсона - проблеск стиля в веках повторяющегося Барокко! Тогда можно заметить, что и евреи описаны у него неоднозначно, не только любовно-родственно, но и… (Этот знаменитый грязный быт российских евреев… даже зажиточных. Вспомните хозяина постоялого двора Мойсея Мойсеича из чеховской «Степи», или хозяйку постоялого же двора и вообще капиталистку Любку Казак Бабеля, или же жителя уже советского времени, Нафтулу Герчика из «Карл-Янкеля».) У Иегуды Мендельсона - тоже: у годовалой Зины почему-то нет пеленок, она закакала свои тапки и «запах они издавали не самый приятный». Для персонажа-мальчика это обычно - вонь. Потому она и названа политкорректно, так сказать. И взрослый повествователь к вони терпим, и ребенок. Они такие. Но! Вонь все же не обойдена вниманием. И - что воняют-то не только себе, а на людях. Явно ж вонь спровоцировала сапожника на антисемитскую выходку. В сознании автора это есть. В его сознании есть след пафоса Барокко: соединение несоединимого. Здесь - соединение непереносимой грязности быта с сознанием человеческого достоинства струсившего малыша («Папочка… ты же военный, с ружьем, ты не испугаешься»), соединение моральной мерзости сапожника с его красотой мастерового.

Вся эта барочная гармония итоговой прелести жизни, повторяю, оказалась разбалансирована проеврейской тенденциозностью. Но, повторю, можно ж и всего лишь промахом дисбаланс считать. Иегуде Мендельсону же явно по душе миротворство.

Я знаю одного еврея-эмигранта, американца. Так он всеми силами души натягивает на себя забвение о своей родине. Он мыслит написать сценарий о том, как она вытолкнула его в эмиграцию. И писать мыслит по-английски, для американцев: как, мол, в России, Украине было плохо.

А Мендельсон же пишет по-русски. И помещает это в русском Интернете.

Не получается у него пока с этим «не в лоб», с художественностью. Но тянет-то что-то…

Может, и получится.

Наверно не стоило, себя ради, опять затрагивать этих так плохо понимающих меня Мендельсона и Акимова, опять противоречить их толкованиям, на этот раз - «Сапожника», и косвенно возражать их оценкам писательского мастерства. Но. Есть же не только они. И есть идеи Выготского, которые надо продвигать и продвигать в жизнь. Художник стихийно пользуется противоречиями. Может, и вредно раскрывать ему секрет его художественности. А очень слабому художнику, может, тем паче не стоит показывать, где он не дотянул. - Научится технике и станет писать неискренно. Но есть же и читатели и проблема глубоко понимать искусство. И есть проблема понимать, что искусством не является или только чуть-чуть приближается к нему.

И, ради читателей, я все же рискну послать эту реплику. В слабой надежде, что Акимов и Мендельсон на этот раз не прореагируют.
 

Шлоймеле,

Мендельсон отреагирует...

Вообще это мне начинает нравиться, видимо, недаром Создатель послал на меня испытание - Соломона из Воложина...

Научились давать уже сдачи!?

Если нет, не видать нам удачи...

А иначе...

              Нельзя нам иначе,

Как нельзя рисковать наудачу,

На авось понадеясь, тем паче,

Не давать им заметить,

              как плачем...

А все горе, тоску, неудачу

Потихоньку исплачь

              к Стене Плача...

ДАВНО БЫ ТАК СКАЗАЛ...

В ЭЛЕКТРИЧКЕ

Я возвращался с вечерней репетиции в народном театре ДК им.Ленсовета, где главным режиссером был народный артист Винер.

Переполненная электричка, усталые люди, гомон, негромкие разговоры, кто-то читает, кто-то дремлет под убаюкивающий стук колес на стыках рельс. Кто возвращается с работы, а кто едет в ночную смену на Ижорский завод.

Усталый я дремал над раскрытой книжкой, а в голове проносились строки «Электричка, электричка, моя верная сестричка...»

Дверь из тамбура резко распахнулась, обдав сидящих холодной струей и резким стуком колес...

Я окончательно проснулся от неожиданно наступившей тишины. В проеме двери стоял мужчина выше среднего роста, плотного телосложения, со спутанной гривой волос, распахнутой грудью и развевающимся на шее плохо повязанном шарфике...

Вспомнилась картина «Юность Максима» с незабываемым «Крутится, вертится шар (шарф) голубой...» Он был хорошо «поддавший». Его вызывающие веселые острые, слегка заплывшие от «перебора» глаза выискивали жертву... Душа кипела, еле скрываемая избыточная энергия искала выхода наружу.

Все вдруг занялись срочными делами, потупив взор:

- Только бы не ко мне подсел... Только бы не меня...

Оценив взглядом переполненный вагон, он почему-то выбрал мою скамейку.

Напротив сидела всю дорогу дремавшая старушенция. Старушка, увидев приближающуюся беду, быстрехонько исчезла с горизонта. Он сел напротив, плюхнувшись отяжелевшим телом на скамью. Барственно развалился. От него несло перегаром, улыбка периодически обагряла его и так красное лицо.

Он искал зацепку...

Я был в чехословацком демисезонном пальто в мелкую клеточку, на шее шарф, а на голове серая фетровая шляпа.

Оценивающе окинул меня победоносным взором:

- Ну от меня ты, хлюпик, интелигентишка, не уйдешь...

Вероятно, он сразу вычислил, что я еврей, хотя любой в очках и шляпе мог быть для него евреем.

- Ну, что - а еще в шляпе?...

Я послушно снял шляпу и положил на скамейку.

Обрадованный такой легкой победой, он продолжал на весь вагон, замерший в ожидании представления.

Все молча сочувствовали «представителю простого русского народа», это сочуствие и понимание просто висело в спертой атмосфере вагона.

- Все ВЫ - инцелегенты, да еще очки напяливаете... Сними очки...

Молча снял очки и положил их во внутренний карман (подальше от беды).

- Ах, да ВЫ нас не уважаете,.. и видеть-то не хочешь...

Я достал очки, протер их платком и водрузил на нос.

Конфликта не получалось, а публика требовали зрелища.

- Чего это ВЫ ВСЕ вумные, работать не хочите?

- А я - работаю.

- Знаем мы вашу работу... Небось торгуешь, или в белом халатике ходишь, кровь нашу пьете... А сало наше жрете... И не подавитесь...

(Он дважды оказался прав: и врачом я как раз был, и, к великому огорчению, сало ихнее едал...)

Тихим голосом я пробовал объяснить ему.

- А я санитаром в онкодиспансере, а прежде и грузчиком, и подкадчиком угля...

Он не дал мне закончить. Явного противостояния не состоялось. Нужен был «экшен».

Замершая электричка, как радором, одним общим ухом была направлена на нас, все взоры напряжены, некоторые даже привстали, чтобы лучше видеть. Он уже придвинулся ко мне, сев прямо напротив, ухватился за шарфик и стал тянуть к себе, как удавкой...

Вся выдержка улетучилась. Видимо, я взглянул на него выразительно. На секунду взгляд его слегка потускнел. Но вокруг была публика, его публика...

- Ах, ты гад... Все ВЫ - такие. На наш счет живете... Мало ВАС били... Пошли - выйдем...

Пассажирский салон электрички замер, ожидая расправы на месте. Может быть, потом и пожалеют избитого, жалкого, оплеванного интеллигентика...

А пока - кровожадные взгляды пронзали меня, шумное дыхание толпы замерло. Только послышался тонкий голос:

- Покажи ему Ваньку... Интелегент сопливый...

- Пошли, - ответил я и встал.

К тамбуру на другом конце вагона он шел первым. За ним, слегка ссутулившись и задерживая шаг, плелась его жертва - я...

...Я всю сознательную молодость занимался спортом, был довольно решительным, но на стычки не лез. Тут стоял вопрос не только лично обо мне. Да и противостоять всему вагону электрички тоже надо было.

Все смотрели нам вслед, предвкушая расплату. Ни один не подал голоса, ни один даже не привстал с места.

Он был чуть выше меня, плотнее, видимо, занимался физическим трудом. Решительным шагом он приблизился к двери, ведущей в тамбур, широким пьяным жестом распахнул, пропуская меня вперед. Я вышел в холодный тамбур.

По подсчетам скоро должна была быть очередная остановка.

Резко повернувшись, не дав ему даже закрыть дверь, я резко врезал по морде. Он пошатнулся и мешком осел у входа, мешая окончательно закрыться двери.

Как-то странно не то ухнул, не то поперхнулся.

Он сидел на полу, расбросив ноги, из носа текла «юшка», красной струйкой скатываясь с бодбородка на ширинку...

Взгляд его недоуменно охватывал меня, стоящего над ним в воинственной позе и готового к следующему удару.

Неловко опершись руками об пол, он медленно, кряхтя, шатаясь поднялся на ноги. Утерся рукавом и вдруг широко улыбнулся, обнажив не совсем белые зубы:

- Ну, что ж ты? Давно бы так сказал...

В вагон он вошел со мною, обняв меня за талию.

- Если какая-нибудь харя обидит моего друга, я лично буду с ним беседовать..

В электричке стояла мертвая тишина...
 

В догонку столь любимому СВ.

...Милые бранятся, только - тешатся...

Оставлю несколько специфичных выдержек, которые так и подбивают меня помещать специфичные (на вкус репликана) выдержки.

- Почему так весело?

- Такова загадочная русская душа.

- Мне нравятся эти русские.

Услышав это, мне вспомнился сапожник Иегуды Мендельсона. А что если и он написал свой рассказ не из злопамятства?

Не все ж человеку нравоучительные мемуары писать…

То, что автор перегнул с лобовым осуждением сапожника, не беда.

Сказывается ж тысячелетняя еврейская традиция нравоучительности.

Сам этот звериный антисемитизм сапожника разве не есть яркая черная краска?

Тогда можно заметить, что и евреи описаны у него неоднозначно, не только любовно-родственно, но и…

ПЕРЛЫ СВ

(Этот знаменитый грязный быт российских евреев… даже зажиточных. Вспомните хозяина постоялого двора Мойсея Мойсеича из чеховской «Степи», или хозяйку постоялого же двора и вообще капиталистку Любку Казак Бабеля, или же жителя уже советского времени, Нафтулу Герчика из «Карл-Янкеля».)

У Иегуды Мендельсона - тоже: у годовалой Зины почему-то нет пеленок, она закакала свои тапки и «запах они издавали не самый приятный». Для персонажа-мальчика это обычно - вонь. Потому она и названа политкорректно, так сказать. И взрослый повествователь к вони терпим...

У бедняжки были ТОЛЬКО ОДНИ топтушки, а, как известно и комметатору тоже, годовалый ребенок еще мочится, а когда нет пеленок, то и прямо на дно трюма баржи из-под соли.

Вот эта адская смесь таки вонюча...

. Явно ж вонь спровоцировала сапожника на антисемитскую выходку.

КАК БОРОДА И ПЕЙСЫ автора коммов...

...оказалась разбалансирована проеврейской тенденциозностью. Но, повторю, можно ж и всего лишь промахом дисбаланс считать. Иегуде Мендельсону же явно по душе миротворство.

А Мендельсон же пишет по-русски. И помещает это в русском Интернете.

А САЛО РУССКОЕ ЕДЯТ...

...тем паче не стоит показывать, где он не дотянул. - Научится технике и станет писать неискренно. Но есть же и читатели и проблема глубоко понимать искусство.
 

Я ошибся!

(Жирным шрифтом я буду давать цитаты из художественных, как Мендельсон думает, произведений его, а косым шрифтом - цитаты из тех частей его реплик, которые художественными произведениями не являются и по его собственным понятиям.)

Итак, я ошибся. Во-первых, не вчитался, во-вторых, не хватило жизненного опыта.

Баржа в «Сапожнике», оказывается, была «из-под соли», раз была «пропитанной запахами соли». А смесь мочи с солью особенно вонюча. Топтушки годовалой Зины пропитались именно этой смесью. А не были закаканы. Моча же на полу баржи не могла не оказаться, «когда нет пеленок». «Пеленок не было» и всё. Почему их не было? Не исключено, потому, что это война. «Мне, четырехлетке…» Хоть в художественном произведении и не обязательно, чтоб повествователь совпадал с автором, но… Я задал поисковику: «Иегуда Мендельсон родился», - и не нашел года его рождения. Может, не зря эпиграф к «Сапожнику» - о войне и воюющем отце? А в самом тексте «Сапожника» отец военный и не с семьей… И на барже «Лежали мы вповалку по всему трюму баржи», может, потому, что это бегство от немцев, и тут не до запаса пеленок? Но… мыслимо ль, чтоб среди беженцев как ни в чем не бывало работал сапожник?!. Да и русло Днепра не то направление имеет, чтоб можно было по нему эвакуироваться на восток… Да и стихотворение об отце и войне расположено не как эпиграфы - после заглавия, а перед… Может, стихотворение это эмоциональная реакция реплики на мой подспудный антисемитизм? А что. Хоть я сам еврей, но бывают же и евреи антисемиты. Запросто. Это все знают, и Мендельсон на это же в реплике намекает перед представлением собственно произведения, набранного другим шрифтом. А стихотворение между собственно репликой и рассказом просто затесалось. Но… Господи! Что ж это я?! Вон, у Мендельсона ж написано перед этим стихотворением: «помещаю маленький рассказ периода бегства от немцев» (что ему - правило помещать эпиграф после названия! он же изрядно безграмотный). А я дурью маюсь!

Влип. Ошибся. Нет никакой тени оправдания антисемиту сапожнику в произведении Мендельсона. А ведь именно показавшаяся мне эта тень заставила меня вспомнить этого сапожника, когда в фильме «Есенин» гондольер испытывает эстетическое удовольствие от противоречия веселости песни о Стеньке Разине с ужасностью содержания той песни. И именно из-за показавшейся мне этой тени родилась моя предыдущая реплика. И никакой противоречивости нет у Мендельсона относительно его сапожника. Весь позитив сапожника (его виртуозность мастерового) служит лишь для того, чтоб оттолкнуться, чтоб подчеркнуть, что НИКАКОЙ позитив не может быть автором принят, если персонаж - антисемит.

То есть в произведении этом нет и зародыша эстетически-отстраненного отношения на манер того гондольера, да и всех, кому нравится песня о Стеньке Разине и вообще русская противоречивость, то бишь загадочность.

Помните о знаменитой любви Гоголя к своему Хлестакову, о вообще обязательной для художников любви к своему персонажу, пусть и отрицательному? - Так то - о Гоголе, то - о художниках.

А перед нами не художник, а публицист Иегуда Мендельсон. Его публицистическое произведение только маскируется под «маленький рассказ». И я влип из-за этой маскировки не в последнюю очередь.

Теперь посмотрим на его новый рассказ, на «Давно бы так сказал… В электричке».

Здесь то же самое.

Автор своего отрицательного персонажа ненавидит. Не дает ему НИКАКОГО позитива. Давая, впрочем, маленькую обманку: тот, получив в рожу от «я»-повествователя, казалось бы, переродился - широк-де душой русский человек: «широко улыбнулся», не злопамятен, понимает язык силы как свой, груб, но… Как в том-де старом фильме «Солдаты», когда разведчик Чумак (Леонид Кмит) схлопотал от интеллигента Керженцева (Всеволод Сафонов) за интеллигента Фарбера (Иннокентий Смоктуновский). Но это, повторяю, маленькая обманка. Гад Мендельсона просто сподличал. Тому ж нужно было хоть как-то достойно выглядеть перед пассажирами вагона.

А эти пассажиры? Ведь все как один - против повествователя. Ведь не просто рядовое «моя хата с краю…», а внутреннее согласие с хулиганом. Да что там… с антисемитом: «вагон, замерший в ожидании представления», «Все молча сочувствовали «представителю простого русского народа», это сочувствие и понимание просто висело в спертой атмосфере вагона», «публика требовали зрелища», «одним общим ухом была направлена на нас, все взоры напряжены, некоторые даже привстали, чтобы лучше видеть», «вокруг была публика, его публика», «кровожадные взгляды пронзали меня, шумное дыхание толпы замерло. Только послышался тонкий голос: - Покажи ему Ваньку... Интелегент сопливый... ».

Можно бы счесть, что, - как это бывает в хороших реалистических произведениях, - мы тут находимся «в “зоне сознания и речи” (используя термин М. М. Бахтина) … [одного] из действующих лиц», а именно - «я»-повествователя. А тот просто не видел в тот момент разницы между соседями, как видел ее в самом начале рассказа: «кто-то читает, кто-то дремлет под убаюкивающий стук колес». Сам же автор, находясь вне “зоны” все видит (передача неправильностей речи темных людей).

Однако очень уж педалирует автор на массовости антисемитизма. Хоть рассказ и начинается отсылкой к публике явно противоположного толка: «Я возвращался с вечерней репетиции в народном театре ДК им. Ленсовета» (а поместить что-то в самое начало это не шутка). Но мне представляется, что этот позитив имеет такое же значение, как виртуозность сапожника - отправная точка. Моральная низость масс аж иррадиировала в заглавие: «Давно бы так сказал… В электричке». - Слова гада перед сочувствующими зрителями. Сцена и партер жизни едины и намного превышают народный театр в ДК. Да и эпиграф (опять перед заглавием)… Он же отъединяет евреев от остальных. (Для незнающих: Стена Плача это в Иерусалиме.)

И в эпиграфе к «Сапожнику» тоже проскальзывает это отъединение ото всех:

Дрался за евреев всей земли,

За униженных большой планеты

отец лирического «я» стихотворения.

И я, пожалуй, ошибся относительно произведений Иегуды Мендельсона, помещенных не в «Репликах».

Нет, не в том ошибся, что они выражают идеал семьи. Они его таки выражают.

Ошибся я в том, что они написаны по-русски и помещены на российском сайте в качестве вдохновенного доброго совета России, в исповедовании какого идеала ее спасение от страшных опасностей, над нею нависших. Совета от бывшего ее жителя, проведшего свою молодость в ней и уже хоть по тому одному не могущего ей не остаться благодарным и считающего себя обязанным теперь, издали посильно помочь ей.

Если рассматривать те произведения вместе с помещенными в «Репликах», можно увидеть теперь другой пафос: «Евреи, еще остающиеся в России! Встряхнитесь! Ведь вы живете среди людей, не обладающих в числе высших ценностей идеал семьи, не имеющих достижительной этики, единственной, способной привести к благосостоянию, а главное - среди антисемитов. Уезжайте же из нее!»

Даже изрядная безграмотность Иегуды Мендельсона начинает казаться воинствующей.

А что. Ведь слышал же он от кого-нибудь когда-нибудь, что пишет неграмотно? И мог же нанять русскоязычного литературного консультанта, что в Израиле сделать запросто, перед тем как слать свои вещи в российский литературный журнал? (А работая врачом, наверно, можно себе позволить такую трату?) - Но нет. Он не сделал этого. Он обращается в России к евреям. Тех, мол, не будут коробить ошибки в русском языке своего соплеменника, давно покинувшего эту страну и говорящего на языке исторических предков. Те, мол, не оскорбятся за великий, могучий и свободный… Особенно, если они уже зреют для эмиграции. Терпимость обоих сторон к этим ошибкам, наоборот, создают некую общность между автором и его читателями.

Это, конечно, не художественные всё произведения. То, что призакрытый их пафос мне не сразу открылся, не свидетельствует, что они написаны не «в лоб». Они написаны просто в виде развернутого намека, становящегося все более понятным по мере дочитывания до какого-то места. Но намек это не то «не в лоб», которое есть художественность. Мало ли где применяется намек.

В то же время я б не хотел, чтоб моя эта реплика была понята как намек. Например, что надо изъять писания Мендельсона из сайта, т.к. они нарушают закон РФ о разжигании национальной розни. Как не хотел бы, чтоб и мою эту реплику изъяли за то же. Мое юридическое чутье говорит мне, что мы оба закон не нарушаем. Но понимать читателям НЛ, что к чему, стоит. Чему, надеюсь, я способствую.

24 ноября 2005 г.
 

...Евреи есть в русских селеньях (с)

Подлость, это неемкое слово.

На иврите имеется понятие мосЕр - отсюда блатное "мусор".

А по русски это просто - ДОНОСЧИК.

Больше всего погибло евреев в России и окраинах от ЕВРЕЙСКОЙ СЕКЦИИ (Евсекции), да не будет им Ад прохладой...

И еще раз спасибо и писателю Короленко, и даже Горькому с его ПРАВЕДНОЙ ЖЕНОЙ, и Олегу Акимову!

Слава русскому народу!

(Вот сейчас меня уже в черносотенцы запишут...)

А я лишь пробую писать о том, что хорошо знаю и пережил...
 

ТРЕТЬЯ РЕПЛИКА

Уважаемый Иегуда,

По поводу Вашего ответа на мой вопрос. Да, конечно, это была "боль раненой детской души", любой ребенок испугается, увидев недоброе "лицо злодея с молотком в руке". Мое слово, которое я сейчас не хочу повторять, было неуместно вдвойне, во-первых, ошибочно по существу и, во-вторых, употреблено в присутствие недоброжелателя, который не упустил возможность им воспользоваться.

Вы меня спросили, не "пожелаю" ли я ознакомиться с Вашими книгами. Очень даже "пожелаю" и это желание особенно возросло после того, как я ознакомился с материалами, опубликованными на Ваших сайтах. Я рассматриваю Вас, как наиболее адекватного представителя еврейского народа. Думаю, если кто-то захочет познакомиться, как живут и думают евреи, то это вот сюда, к Иегуде.

Я очень земной человек, живу по китайской пословице: "Нагнулся, поднял - как раз то, что надо". Считаю себя чуть-чуть исследователем, пытаюсь (не всегда получается) думать рационально. Именно потому, что так устроена моя голова, я хотел бы проникнуть в мир верующего человека, который придерживается канонов одной из древнейших религий. С большим скепсисом я смотрю на гипноз и тем более на медитацию. Надеюсь, что вскоре мне откроется возможность узнать об этих вещах от человека, которому я целиком и полностью доверяю.

Не ждите от меня, Иегуда, что Вы развеете мои сомнения и обратите меня в правоверного иудея. Как умный человек, Вы понимаете, что этого, скорей всего, не произойдет. Но, повторяю, я хотел бы, чтобы в моей домашней библиотеке находились всегда под рукой Ваши книги. Причем все книги - и о Вашем замечательном отце, и поэзия, и книги по гипнозу и медитации, тогда я буду знать, что культура Израиля в моей домашней библиотеке представлена полно (свой адрес я сообщу Вам по электронной почте).

Вы пишете, что пытались разобраться в моих статьях, которые, очевидно, касались Зигмунда Фрейда и его психоанализа. Так вот, при их чтении нужно учитывать, по крайней мере, два обстоятельства.

Во-первых, спешу разочаровать антисемитов: развенчивая культ одного еврея - Фрейда, я поднимаю на щит сразу двух великих евреев - физиолога Йозефа Брейера и поборника прав еврейских женщин Берту Паппенхейм или знаменитую пациентку Анну О., против которых Фрейд совершил преступление как врач, ученый и человек. Впрочем, проблемы, которые я решаю в своих статьях и книгах, лежат вовсе не в национальной плоскости, а в историко-исследовательской. О том, что Фрейд, Брейер и Паппенхейм были евреями, я не помнил до того времени, пока национальный вопрос не был поднят на сайте "Новая литература".

Во-вторых, при чтении моих работ нужно учитывать сложившуюся в России ненормальную ситуацию, когда фрейдизм превратился в государственную идеологию и политику в сфере психиатрии и практически задушил рациональные направления, берущие начало от Сеченова и Павлова. И снова повторюсь, что дело не в их национальности, а в том, чтобы возродить уже существовавшие в России школы, рациональной науки о человеке. За монополией и тотальной коммерцией психоанализа стоят крупные институты и могущественные люди. Естественно, я использую против них более жесткие приемы критики, чем, скажем, против Воложина. Поэтому язык моих работ о Фрейде и психоанализе - колюч для восприятия и, видимо, крайне неприятен для моих оппонентов.

Теперь, Иегуда, на этой публичной площадке я прощаюсь с Вами, чтобы перейти на общение по электронной почте. Олег Акимов.

Дорогой Олег,

видимо, я Вам отвечу подробнее лично,

но мне будет очеень печально, если я не увижу Ваших статей именно здесь.

Благодаря Вам эти реплики приняли облик хорошей, добротной и точной литературной критике, о которой мечтает любой пишущий человек...

Мне кажется, что г-н воложин может многому поучиться.

В ответ на Ваше письмо я решаюсь опубликовать небольшую заметку О СЕБЕ.

Откровенно говоря, я здесь СОВЕРШЕННО НЕ СОБИРАЛСЯ ни вести дискуссий, ни подымать острые вопросы реальности.

Но уж так получилось, чему я очень даже рад.

Судя по личным письмам, немало читателей НЛ гостят в этих репликах...

Поскольку по литературоведческой сути моей последней реплики о Мендельсоне ничего существенного сказано не было, считаю дискуссию о Мендельсоне законченной и дальнейшего моего реагирования – по литературоведческой сути, повторяю, – не требующей.

В ступать в полемику о литературе других авторов, поднятую Акимовым, под шапкой реплик о творчестве Мендельсона не хочу.

Из дисквалифицирующих меня как критика силлогизмов Акимова достойными ответа считаю лишь два: 1) «он [Выготский] вовсе не отрицает прямого изложения художественной идеи»; 2) «Ну, а если Выготский ошибся? Что ж Вы так на него облокотились?»

Отвечаю на 1) – Чисто логически действительно открытие для художественности одного психологического механизма не исключает наличия в природе и другого. Но. Раз Выготский написал свою книгу в качестве открытия и доказательства, в чем – с психологической точки зрения – заключается художественность, то ему и нет необходимости вставлять фразу: не отрицаю прямого изложения художественной идеи.

Отвечаю на 2) – Если Выготский ошибся, то горе мне. Однако пока мне не приходилось встретить обоснованного доказательства его ошибки. Есть, правда, у меня самого сомнения. Но кто ж не сомневается.
 

Мне становится по-настоящему интересны эти обмены репликами...

Я попросил одного человека, кстати, тоже русского, уровень писательский которого я очень ценю (если пожелаете, то смогу дать ссылки на его произведения, одно из которых я поместил у себя в МОИ ДРУЗЬЯ ПИСАТЕЛИ И ПОЭТЫ), посмотреть нашу дискуссию.

Вот что он написал.

Я обычно помещаю оригинальный текст без редактирования...

*Прочитал полемику на "Новой литературе"... Мда-а-а...

Вы знаете, дорогой мой автор, мне кажется вы столкнулись с одним из широко известных видов интеллектуального паразитизма - "Критика - как среда обитания". Есть такие организмы, которые могут лишь препарировать - не создавать ! А потому, для них, питательной средой может быть только перманентный скандал и тявканье, пусть даже хорошо укрытое попонкой псевдоумных словосочетаний. Ничего конструктивного из той критики я не увидел и для себя уроком не получил...

Видимо глуп.

Я сталкивался с подобными "бухгалтерами", которые испытывали судороги при отклонении от рифмы или уже известных приемов стихосложении и их просто трясло при виде одобрительных комментариев других... Зато когда они пытались выложить свое, то челюсти сводило от кислоты уже на второй строфе...

Зато все было "ОК" с точки зрения соблюдения "упорядочения упорядоченного"...

Однажды, одна девочка, бесконечно талантливая на мой неискушенный взгляд, попросила критики на свои произведения ... я ей ответил следующее:

"Спасибо за доверие, милая... Только вот вопрос немного не по адресу.

Не умею и не хочу я стихи критиковать. По моему разумению, стихи - это проявления души... а кому дозволено критиковать душу? Считать слоги, выискивать рифму, фыркать над размером - удел бухгалтеров... не поэтов и любителей поэзии... Да, кто-то способен облечь свои мысли в строгую форму и не утратить при этом содержание, кто-то способен просто говорить так, что слышна мелодия... Мы ведь только пытаемся поделиться... своей жизнью, счастьем, болью, переживанием, памятью...

Кто-то поймет и оценит, кто-то не поймет... Зачем она нужна тебе?

Критика ? Ты хочешь усовершенствоваться ? Отполировать то, что царапает и жжет ? То, что заставляет хмуриться , но перечитывать и внезапно прозревать ?... увидев не слова, но душу ? Живое, не всегда красиво... Умное, не всегда понятно... Спасение иногда весьма болезненно... Не жди критики и не ищи ее... просто живи и, если возникает желание - делись своим миром с другими людьми... Ведь кому-то это бывает порой очень нужно...

Удачи Д. "

...это моя точка зрения. И не вижу повода ее менять. Тоже касается Вашего творчества. Вы правильно сказали однажды: "...моим Долгом..." мало кто сейчас понимает содержание слова "Долг". И, в частности по отношению к другим людям, современникам и тем, кто придут следом... ведь не могут все воспитывать свои чувства, мысли, системность восприятия жизни только на моделях единых корифеев... нужно разнообразие. Почему бриллиант притягивает взгляд? Своей прозрачностью?... Своими гранями ! Блеском многобразия отражения единого луча света... А прозрачность - это пустота...

А "Воложин" ... перестаньте писать Вы, и он ссохнется... переварит сам себя. Ибо ничего создать не сможет. А вы ... вы будете молчать, но в Вас будут жить Ваши книги... как жили и живут сейчас. В этом радикальная разница и предмет желчегонного процесса вашего "оппонента".

С уважением, Д.
 

Уходя уходи.

Я вернулся, потому что забыл сказать читателям, что больше я реагировать не буду, если не появится в возражениях мне литературоведческий конструктив, причем конкретный, касающийся элементов обсуждаемых произведений. (Я и писать-то треть века тому назад начал, чтоб бороться с общими словами и бездоказательной болтовней, свирепствующей в этой области.)

Но, прощаясь окончательно (надеюсь), прореагирую на то в последней реплике, что обязательно разделяют с Мендельсоном и его приятелем многие читатели (а уж писатели – все, наверно).

1) Интерпретационную критику пишут, я по крайней мере, действительно не для художников (тем ее действительно и читать не стоит), а для читателей, желающих глубже художественное произведение понять. Но – художественное произведение, то есть в котором есть загадка. А не любые другие (мемуары, иллюстрации к известным идеям, публицистику, нравоучения и мн. мн. др.), в том числе и имеющие намеки. Намек в нехудожественном произведении иные люди тоже могут не понять, но это уже не норма. Понять же художественное произведение поверхностно – это норма для нетрадиционных обществ. Из-за этой нормы и родилась интерпретационная критика. Не я ее изобрел.

2) Критик-интерпретатор действительно не творец (в смысле - не художник), а со-творец. А поскольку хоть и со-, но все же творец, постольку пишет по вдохновению, а не из зависти к творцу.

Лично я обычно не пишу, если не вижу хоть, чего-то, написанного не «в лоб». В случае с Мендельсоном (и Самедом заде) у меня действительно прокол: устал от ненахождения, к чему бы себя приложить.
 

Уходя уходи.

Уходя уходи.

Уходя уходи. Уходя уходи. Уходя уходи. Уходя уходи. Уходя уходи. Уходя уходи. ..

Я вернулся

Я вернулся Я вернулся Я вернулся Я вернулся Я вернулся Я вернулся Я вернулся...

Но, прощаясь окончательно (надеюсь), прореагирую на то в последней реплике, что обязательно разделяют с Мендельсоном и его приятелем многие читатели (а уж писатели – все, наверно).

Как-то вышеповторенное напомнило мне 230 последних предцпреждений Китая СССР...

Мне больше по-душе конкретные (не слишком заумные) простые человеческие рассуждения, доступные пониманию и перевариванию (простите за профессионализм) любому читателю (и даже писателю).

Поэтому я полностью солидарен с репликой Д. (кстати, очень оригинальный и "острый" врач-писатель).

1) Интерпретационную критику пишут, я по крайней мере, действительно не для художников (тем ее действительно и читать не стоит), а для читателей, желающих глубже художественное произведение понять. Но – художественное произведение, то есть в котором есть загадка.

Понять же художественное произведение поверхностно – это норма для нетрадиционных обществ. Из-за этой нормы и родилась интерпретационная критика. Не я ее изобрел.

Хотя я и занимаюсь подчас нетрадиционной медициной, человек я традиционный и стараюсь писать о традициях, часто забытых или перевранных, как и традиционны воспоминания о Войне.

Именно благодаря критику я решил издать РААСКАЗЫ О ВОЙНЕ в восприятии маленького еврейского мальчика, полностью насильно оторванного от всего еврейского настолько, что слово ЕВРЕЙ для него было самым грубым ругательством, не менее, чем ЖИД...

Лично я обычно не пишу, если не вижу хоть, чего-то, написанного не «в лоб». В случае с Мендельсоном (и Самедом заде) у меня действительно прокол: устал от ненахождения, к чему бы себя приложить.

Я не понимаю, как г-н Воложин (да еще с тавим именем) мог смешать в одну кучу двух совершенно различных авторов.

Или общее то, что оба - нерусские?

И все же я благодарен Критику за то, что он заварил эту густую и питательную кашу.

Коль акавод!
 

Кто такой Александр Суконик? Это я сам и есть, и я только процитирован в реплике Соломона Воложина. Цитата же взята из моей статьи "Ухмыльчатый текст", опубликованной на Topos.ru. Ко всеу остальному я не имею отношения!
 

По недомыслию я принял Вас, Александр, за антисемита. Но вот читаю в статье "Кого защитить и кого - пожалеть" следующее Ваше признание:

"Солженицын процитировал меня положительно в своей замечательной книге про "русских" и "евреев" ("Двести лет вместе". Т. 2. С. 445) - воистину книге XXI века. Однако я, право, не заслуживаю такой чести. На все еще могучих плечах Солженицына - огромная и почетная (объективная) задача: защитить и пожалеть великий русский народ.

А я - всего только еврей того подозрительного сорта, который даже знать не хочет "всевечной идеи Израиля" (солженицынское выражение). Я - еврей, который все занимается собственной субъективностью и даже под русского часто старается подделаться".

Я почему-то не догадался набрать Ваше имя и фамилию в поисковике. Простите мне великодушно эту ошибку, Александр. Однако если Вы существуете фактически, более того, на Вас ссылался даже великий Солженицын, то не могли бы Вы всем нам сказать, насколько удачно Вас процитировал Соломон Воложин?
 

Полностью солидарен с уважаемым Олегом Акимовым и тоже хотел бы получить ответ.