В прихожей он щелкает выключателем, но свет не зажигается. Адам смотрит на лампочку и удовлетворенно хмыкает.
Он открывает потекший холодильник, смотрит на оплывшее масло, на колбасу, молоко и вспоминает , что не ел со вчерашнего дня, но чувства голода – нет.
Шум с улицы заставляет его подойти к окну.
Через улицу, визжащей стайкой в развевающихся халатах, несутся четыре девушки-продавщицы. Одна спотыкается, бегущая следом кидается на нее и девушки катятся по асфальту. Он с болельщицким азартом наблюдает за этой сценой, не сомневаясь в ее исходе.
– Что ж ты, дура, сопротивляешься! – говорит он с улыбкой и собирается отойти от окна вдруг, чувствует смертельную угрозу. Адам кладет руку на грудь – там, где перо – и с беспокойством вгляывается в улицу.
Он не слышит звона разбивающегося стекла, но видит разбежавшуюся по нему сетку трещин. По голове ударяет, словно молотом, и его отбрасывает в угол, к холодильнику.
Горячие ручьи крови заливают глаза, но он успевает заметить раскрытое окно на четвертом этаже дома напротив.
С трудом достав перо, он прилепливает его к кровавому месиву на переносице.
Маргинальность и богемность – два полюса, между которыми находится интеллигенция. Предельная искренность душевных прорывов вынуждала многих творческих людей переходить от интереса, вызванного социальными противоречиями, к сочувствию ко всем обездоленным и неимущим. К этому же интеллигента приводит резкое неприятие общественных норм и ценностей, ориентированных на материальное благосостояние. Но переход в маргинальное состояние чреват потерей возможностей для духовного роста, а создание продукции, ориентированной на эту группу населения невозможен по причине того, что поле деятельности в этой области прочно занято массовой псевдокультурной индустрией. С другой стороны, обусловленная особым положением исключительность располагает чувствовать свою богемность, избранность. Но поскольку интеллигенция берет свое начало из среднего класса, в основном, рабочих в сфере образования, то на действительно богемное существование, предполагающее определенную независимость в творческой и исследовательской деятельности, у них попросту не хватает средств. Интеллигенция одинаково чужда как высшим и низшим, так и средним по своему социальному, имущественно-правовому положению слоям общества.
– Что же нам всем дано? – Жизнь, – сказал я вслух. Каждому человеку что-то дано, и у каждого – свое. И независимо от того, малое или большое получил человек, главное – то, как он с этим обошелся, как он отвечал на каждую возможность и что он оставил после себя. Да, именно так, – подумал я и произнес вслух: «Бессмертный след на песке времени». В какой-то философской книге я прочитал эти слова и теперь они пришли мне на память. Я молодой, и от меня сейчас зависит, каким будет мое будущее, и как я поступлю с тем малым и большим, что мне отпущено. Вот Горев и его история. Что можно сказать о нем? Он говорил, что в его жизни настоящими и человеческими были те несколько лет, которые он провел со своей женой и детьми. По своей вине – как он говорил – он потерял самое дорогое в жизни. И с тех пор он живет только прошлым, а настоящее заливает пьянкой. Ну и что? Он сам во всем виноват. Но мне ведь стало его жаль, и я назвал его хорошим мужиком, потому что почувствовал так. Потеряв все и растратив жизнь впустую, он никого ни в чем не обвиняет, а винит только себя. Он не жалеет себя и точно знает, что было хорошо в его жизни, а что плохо. И судьба тут не при чем. Например, Васька и Саня только тем и занимаются, что винят всех вокруг, да жалеют себя. Их тоже жаль, но нельзя почувствовать к ним уважения. С Горевым все по-другому...